Чеченцы не имели никакого отношения к арабам. Они были татарами, западной волной Золотой Орды, осевшими под защитой Кавказских гор. Аркадий разглядывал открытки на щитке. Город с мечетью был их горной столицей. Уже одно его название – Грозный, – напоминавшее об Иване Грозном, говорило о многом. Не сказалось ли это в какой-то мере на воинственном духе чеченцев, выросших под таким именем?
Наконец вернулся первый чеченец, сопровождаемый парнишкой небольшого роста. Широколобое испитое лицо с узким подбородком. В глазах – честолюбивый блеск. Он сунул руку в карман Аркадия, достал удостоверение, внимательно изучил и положил обратно. При этом сказал чеченцу с обрезом: «Он убил прокурора». Так что, когда Аркадий выбирался из машины, на него поглядывали с известным уважением.
Аркадий вслед за пареньком направился к «Чайке». Когда они подошли, перед Аркадием открылась задняя дверца. Оттуда высунулась рука и втащила его за воротник внутрь. Старомодные «Чайки» отличались особой роскошью: обитый тканью потолок, искусно вделанные пепельницы, откидные сиденья, кондиционер… Паренек сел с шофером; Аркадия усадили на заднее сиденье, рядом с Махмудом. Аркадий не сомневался, что стекла в машине пуленепробиваемые.
Ему доводилось видеть изображения мумифицированных фигур, извлеченных из-под пепла Помпеев. Махмуд был похож на них: скрюченный и сухой, ни ресниц, ни бровей, кожа, как серый пергамент. Даже голос казался истлевшим. Он с трудом повернулся, держась от посетителя на расстоянии вытянутой руки, и пристально поглядел на него черными, как угли, глазами.
– Прошу прощения, – сказал Махмуд. – Мне сделали ту самую операцию – чудо советской науки. Тебе чинят глаза, да так, что и очки-то больше носить не нужно. Подобного «чуда» не делают больше нигде в мире. Но тебе не говорят, что после этого ты будешь видеть только на определенном расстоянии. На другом – весь остальной мир расплывается.
– И как вы отреагировали на это?
– Я мог бы убить доктора. Честное слово, я бы убил его. Но потом я подумал: «Почему я согласился на эту операцию?» Из тщеславия. Мне ведь уже восемьдесят лет. Операция стала для меня хорошим уроком. Слава Богу, что хоть импотентом не стал, – он крепко держал Аркадия за пиджак. – Ну вот, теперь я вижу тебя. Неважный вид.
– Нужно посоветоваться.
– Думаю, не только посоветоваться. Я заставил их подержать тебя там, чтобы выяснить о тебе кое-что. Мне нравится узнавать что-то новое. В жизни так много разного. Я служил в Красной Армии, у белых, в немецкой армии. Ничего нельзя предсказать заранее. Я слышал, ты был следователем, заключенным, снова следователем. Ты запутался больше, чем я.
– Вполне возможно.
– Редкая фамилия. Ты родственник того бешеного Ренко, что был на войне?
– Да.
– У тебя разные глаза. В одном глазу я вижу мечтателя, а в другом глупца. Видишь ли, я настолько стар, что пошел по второму кругу и ценю то, что есть. Иначе можно сойти с ума. Два года назад из-за болезни легких я бросил курить. Для этого нужна была твердость. Ты куришь?
– Да.
– Русские – скучный народ. То ли дело чеченцы.
– Говорят.
Махмуд улыбнулся, обнажив непомерно крупные зубы.
– Русские тлеют, чеченцы горят.
– Сгорел Руди Розен.
Для своих лет Махмуд среагировал довольно быстро:
– Слыхал. Вместе с деньгами.
– Вы были там, – сказал Аркадий.
Водитель обернулся. Хотя и крупного телосложения, он был примерно одного возраста с сидящим рядом пареньком. Угреватая кожа в уголках мясистых губ, волосы, длинные сзади, но коротко подстриженные с боков, челка выкрашена аэрозольной оранжевой краской. Тот самый спортсмен из бара в «Интуристе».
Махмуд сказал:
– Это мой внук Али. А другой – его брат Бено.
– Приятное семейство.
– Али меня очень любит, поэтому ему не нравятся такие обвинения.
– Вас не обвиняют, – сказал Аркадий. – Я тоже там был. Может быть, мы оба невиновны.
– Я был дома. Спал. Врач велел.
– Что, по-вашему, могло случиться с Руди?
– С лекарствами, которые мне прописали, и с кислородными трубками я похож на космонавта и сплю как младенец.
– Что случилось с Руди?
– Мое мнение? Руди был еврей, а еврей считает, что может отобедать с самим чертом и ему не откусят нос. Наверное, среди знакомых Руди было много чертей.
Шесть дней в неделю Руди с Махмудом вместе распивали турецкий кофе, торгуясь вокруг валютных курсов. Аркадий вспомнил, как, глядя на упитанного Руди, сидящего за одним столом с костлявым Махмудом, гадал, кто кого съест.
– Он боялся только вас.
Махмуд отверг этот комплимент.
– У нас с Руди не было проблем. Это другие в Москве считают, что чеченцам нужно возвращаться в Грозный, в Казань, в Баку.
– Руди говорил, что вы собирались разделаться с ним.
– Вранье, – Махмуд отмахнулся от этих слов, как человек, который привык, чтобы ему верили.
– С покойником трудно спорить, – как можно тактичнее заметил Аркадий.
– Ким у вас?
– Телохранитель Руди? Нет. Наверное, ищет вас.
Махмуд сказал пареньку:
– Бено, дай-ка нам кофейку.
Бено передал назад термос, маленькие чашечки и блюдца, ложки и пакет с сахаром. Кофе в термосе был черный и густой. У Махмуда были большие руки с крючковатыми пальцами и крепкими ногтями. С возрастом все в нем усохло, все, кроме рук.
– Отменный кофе, – похвалил Аркадий.
– Раньше у мафий были настоящие главари. «Антибиотик» был театралом, и, если ему нравилось представление, он закупал весь зал. Семейству Брежневых он был как родной. Та еще фигура, шантажист, но слово держал. А помнишь Отарика?
– Помню, что он был членом Союза писателей, хотя в заявлении сделал двадцать две грамматические ошибки, – сказал Аркадий.
– Ну, скажем, писательство не было его главным занятием. Во всяком случае, теперь их сменили бизнесмены вроде Бори Губенко. Раньше война между бандами оставалась войной между ними. А теперь мне приходится прикрывать спину с двух сторон – от наемных убийц и от милиции.
– Что случилось с Руди? Он оказался замешанным в войне между бандами?
– Ты думаешь о войне между московскими бизнесменами и кровожадными чеченцами? Мол, если чеченцы, то всегда бешеные псы; если русские, то всегда жертвы. Я не говорю лично о тебе, но как нация вы все ставите с ног на голову. Можно маленький пример из моей жизни?
– Пожалуйста.
– Знал ли ты, что была Чеченская республика? Наша, собственная. Если скучно, останови меня. Самое большое преступление стариков – это то, что они наводят скуку на молодых, – говоря это, Махмуд снова схватил Аркадия за пиджак.
– Давайте дальше.
– Часть чеченцев сотрудничала с немцами, и вот в феврале 1944-го во всех селах людей согнали на собрания. Там были солдаты и духовые оркестры. Люди думали, что будет военный праздник, и пришли все. Знаешь, что такое сельская площадь? На всех углах громкоговорители, играет музыка и читают объявления. Так вот, на этот раз объявили, что дается один час на то, чтобы собрать семьи и пожитки. Никаких объяснений. Один час. Представляешь картину? Сначала мольбы. Бесполезно. В панике бросились искать ребятишек, стариков, одевать их и вытаскивать из домов, чтобы спасти им жизнь. Решали, что взять, что можно увезти с собой. Кровать, комод, козу? Солдаты погрузили всех на грузовики. «Студебеккеры»… Люди подумали, что за этим стоят американцы и что Сталин их выручит…
Махмуд судорожно вздохнул.
– За двадцать четыре часа в Чеченской республике не осталось ни одного чеченца. Полмиллиона людей как не бывало. Из грузовиков всех перегрузили в поезда, в нетопленые товарные вагоны, которые в самый разгар зимы шли неделями: Люди умирали тысячами. Моя первая жена, первые три сына… Кто знает, на каком запасном пути охранники выбросили их тела? Когда оставшимся в живых в конце концов позволили выбраться из вагонов, они обнаружили, что находятся в Казахстане. А Чеченская республика была ликвидирована. Нашим городам дали русские названия. Нас стерли с карты, вычеркнули из учебников истории, энциклопедий. Нас больше не существовало.