– Были неприятности. Теперь нет.
– Я имею в виду работу.
– На работе бывают трудные моменты. Хорошие люди погибают, а плохие греют руки. Сейчас у меня, судя по всему, не самое удачное время, но я думаю взять отпуск, на время отойти от своей деятельности.
– И чем заняться?
– Мог бы стать немцем. Разумеется, не сразу. Сначала стал бы поляком, потом восточным немцем и наконец чистокровным баварцем.
– Ты серьезно?
– Серьезно. Каждый день я буду одеваться в новый костюм и входить в твою жизнь, пока ты не скажешь: «Вот так должен выглядеть Аркадий Ренко».
– И не отпустишь?
– На этот раз нет.
Аркадий рассказывал, как дыхание северных оленей превращалось в падающие звездочки снега, говорил о ходе лосося на Сахалине, о белоголовых орлах на Алеутских островах и о водяных смерчах, поднимающихся в Беринговом море. Он никогда раньше не думал, сколько впечатлений дала ему ссылка, как большинство из них неповторимы и прекрасны. Воистину нет худа без добра!
На обед они взяли пиццу, приготовленную в микроволновой печи. Фантастика!
Он рассказывал ей, как первый порыв утреннего ветра в тайге шумно, словно взлетевшая стая скворцов, раскачивает миллионы деревьев. Рассказывал о горящих круглый год нефтяных факелах (оказывается, их видно даже с Луны); о том, как переходил с траулера на траулер по арктическому льду; о звуках и картинах, недоступных ни уху ни глазу большинства следователей.
Им подали красное вино.
Он рассказывал о рабочих на «склизкой линии» – темном трюме, в котором на плавбазе разделывали рыбу, говорил, что каждый из них думал по-своему, обладал фантазией, которую не сдержать никакой Сибири, никакой Камчатке.
Каждый из них высвечивался как личность, как отдельный мир…
Покончив с вином, они заказали коньяк.
Аркадий говорил о Москве, о том, какой он ее увидел по возвращении. На главной сцене – полный драматизма бой между военщиной и наиболее активной частью населения, а на заднем плане – неподвижные, словно рисованные, декорации, очереди из восьми миллионов людей. Случались, правда, моменты – редкая утренняя заря, например, когда солнце еще достаточно низко для того, чтобы высветить золотом реку и зажечь золотые купола церквей. Тогда весь город казался не таким уж и безнадежным.
От тепла посетителей и пара кофеварок окна запотели, рассеивая уличный свет и искажая цвета. Что-то привлекло внимание Ирины, и она протерла стекло. За окном стоял Макс. Давно ли он здесь?
– Вы похожи на пару заговорщиков, – сказал он, входя.
– Присоединяйтесь к нам, – предложил Аркадий.
– Где ты была? – спросил Макс Ирину. На лице быстро менялось выражение тревоги, облегчения, снова тревоги. – Ты весь день не была на радио. Люди беспокоятся, мы пошли тебя искать. Нам же с тобой нужно ехать в Берлин!
– Разговаривала с Аркадием, – ответила Ирина.
Макс спросил:
– Кончили?
– Нет, – Ирина с беззаботным видом взяла у Аркадия сигарету и закурила. – Макс, если торопишься, поезжай в Берлин. Я знаю, что у тебя дела.
– У нас обоих там дела.
– Мое дело может подождать, – возразила Ирина.
Макс на мгновение окаменел, оценивающе глядя на Ирину и Аркадия, потом стряхнул с себя бесцеремонно-грубоватую манеру с такой же легкостью, как до этого стряхнул со шляпы капли дождя. Аркадию припомнилось слышанное от Стаса сравнение. Он сравнивал Макса с жидкостью, говоря о его умении мастерски перестраиваться в зависимости от обстановки.
Пододвинув третий стул, Макс улыбнулся, сел и доброжелательно кивнул Аркадию.
– Ренко, поражен, что вы еще здесь.
В разговор вступила Ирина:
– Аркадий рассказывал мне, что он делал в последние годы. Совсем не то, что мне говорили.
Макс отпарировал:
– Это он, возможно, из скромности. Говорят, что он любимец партии. Уверен, определение вполне заслуженное. Кто знает, чему верить?
– Я знаю, – сказала Ирина, выдохнув дым в сторону Макса.
Он отмахнул его в сторону, посмотрел на руку, словно она была в паутине, и поднял глаза на Аркадия.
– Итак, как движется ваше расследование?
– Неважно.
– Аресты не предвидятся?
– До этого далеко.
– А время, должно быть, истекает.
– Думаю отказаться от всего этого дела.
– И?..
– Остаться.
– Правда? – переспросила Ирина.
– Шутите, – не поверил Макс. – Ехать в такую даль, в Мюнхен, чтобы все бросить. Где же ваш патриотический долг, чувство собственного достоинства, наконец?
– Аркадий не обязан последним покидать Россию, – вмешалась Ирина.
– Знаете ли, некоторые возвращаются и видят для себя перспективы, – с ударением ответил Макс. – Теперь время вносить свой вклад, а не убегать.
Ирина заметила:
– Интересно слышать это от того, кто уже дважды бегал.
– А здесь весело, – раздался голос Стаса. Он закрыл за собой дверь и, весь вымокший, прислонился к стене, изображая изнеможение. – Ирина, когда исчезнешь в следующий раз, оставь адрес, куда пересылать почту. Я не бегал столько с тех пор, как учил Лайку приносить поноску.
Казалось, что его выжали вместе с одеждой, но он твердо держался на ногах и не сводил глаз с Макса.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ирина.
– Может быть, все брошу. Или лучше выпью пивка. Макс, ты тут читал лекцию о политической морали? Жаль, что я пропустил. Короткая была лекция?
Заговорил Макс:
– Стас не прощает мне возвращения домой. Он не признает, что мир изменился. Жалко. Бывает, умные люди цепляются за легкие ответы. Даже сам факт, что вы в Мюнхене, служит доказательством того, как изменились дела. Вы же не претендуете на политическое убежище, не так ли? – он наклонился к Ирине: – Пускай Ренко приезжает и уезжает. Не понимаю, какое отношение это имеет к нам.
Ирина промолчала. Чувствуя, что пропасть между ними растет, он придвинул поближе стул и понизил голос.
– Интересно, какими страшными историями развлекал он тебя? Ни с того ни с сего собрал здесь целую аудиторию.
– Возможно, без нас им было лучше, – заметил Стас.
– Я только хочу напомнить, что Ренко не такой уж безупречный герой. Он остается, когда надо уезжать, и уезжает, когда нужно оставаться. Не в ладах со временем.
– В отличие от тебя, – вставила Ирина.
– Кроме того, хочу обратить внимание, – сказал Макс, – что твой герой явился к тебе, потому что перепугался.
– Чего бы ему пугаться? – спросила Ирина.
– Спроси его, – ответил Макс. – Ренко, не вы ли были с Томми, когда он погиб в аварии? Не вы ли были с ним как раз перед несчастным случаем?
– Это правда? – спросила Ирина Аркадия.
– Правда.
Макс продолжал:
– Ни Стас, ни Ирина, ни я не имеем ни малейшего представления, с какими нечистыми делами вы связаны. Но разве не исключено, что Томми погиб из-за того, что вы втянули и его? Вы действительно думаете, что нужно втягивать в них и Ирину?
– Нет, не думаю, – ответил Аркадий.
– Я только высказываю предположение, – обратился к Аркадию Макс, останавливая рукой протестующего Стаса. – Я лишь предполагаю, что вы явились к Ирине, потому что хотите укрыться.
Стас сказал:
– Макс, а ты действительно дерьмо.
– Я хочу услышать ответ, – настаивал Макс.
С подбородка Стаса капала вода. Макс выглядел невозмутимым. Тишину нарушали только звон посуды на прилавке да тихое шипение пара.
Аркадий сказал:
– Я услышал Ирину по радио в Москве. Поэтому и приехал.
– Вы преданный поклонник. Возьмите автограф, возвращайтесь в Москву и слушайте ее хоть пять раз в день, – издевательски заметил Макс.
– Мы можем взять его с собой в Берлин, – сказала Ирина.
– Что? – переспросил севшим голосом Макс.
Она повторила:
– Если то, что ты сказал, правда, Аркадию нужно уехать из Мюнхена. Никто не связывает нас с ним. С нами он будет в безопасности.
– Нет, – возразил Макс, не веря своим ушам. Аркадий видел, что Макс ожидал совершенно противоположного результата: он тщательно и уверенно выстроил безупречные, логичные доводы, ведущие к единственной перспективе – убрать Аркадия с глаз долой. Ирина все это отмела. – Нет уж, Ренко я в Берлин не возьму.