– Тогда поезжай без меня, – сказала Ирина. – Нам с Аркадием очень даже неплохо и здесь.
– Мы будем жить не в гостинице, а в новой квартире, – напомнил Макс.
– Квартира большая, – заметила она. – Хочешь, оставайся в ней один.
К Максу вернулось самообладание, но Аркадий догадался об одной из причин, ради которой этот человек вернулся из Москвы. Наихудшей из причин.
Часть третья
БЕРЛИН
18-20 августа 1991 года
Макс сидел за рулем «Даймлера», отделанного по кузову мореным дубом. Клаксон звучал как приглушенный звук трубы. Макс был прекрасно настроен, словно они были на веселой прогулке и мысль о поездке втроем принадлежала ему.
Немецкий пейзаж скрывался за серой завесой дождя. От сидевшей впереди Ирины исходило ощутимое тепло. Она оперлась спиной о дверцу, чтобы включить в разговор Аркадия или, похоже, исключить из него Макса.
– Выставка тебе понравится. Работы русских художников. Некоторые из них ни разу не выставлялись в Москве, во всяком случае, для широкой публики.
– Каталог составила Ирина, – вставил Макс. – Она по праву должна быть там.
– В нем только о происхождении полотен, Аркадий, но сама живопись действительно прекрасна.
– Разве критикам дозволено употреблять термин «прекрасный»? – спросил он.
– В данном случае, – заверила она его, – можно сказать, что она безупречна.
Аркадий с наслаждением узнавал об этой другой стороне ее жизни, сочетающей свежие знания и суждения. Теперь и он был мастером своего ремесла, что касается умения вытягивать сети и шкерить рыбу. Почему бы ей тогда не быть знатоком искусства? Макс, кажется, тоже гордился ею.
Сидя позади, он не мог сказать, где они пересекли не существующую теперь границу с Восточной Германией. Там, где дорога сужалась, они ехали медленнее из-за неожиданно выныривавших из тумана сельскохозяйственных машин. Когда дорога освобождалась, они снова мчались вперед, словно все трое находились в пузырьке воздуха, несущемся в дождевом потоке.
Было ощущение, что в сложившейся ситуации события на время отложены (отчасти благодаря самообладанию Макса). Аркадий размышлял о том, что Макс хотел убить его в Москве, а вместо этого позволил ускользнуть в Мюнхен. Он был уверен, что Макс желал его смерти в Мюнхене, а вышло так, что везет его в Берлин. С другой стороны, Аркадию было не достать Макса. Что он мог выставить против него? На каком основании? Он даже не мог задавать вопросы, не опасаясь обвинений со стороны Ирины в том, что он снова использует ее в своих целях, чтобы не потерять второй раз.
– Поскольку Ирина занята, – сказал Макс, – позвольте мне показать вам город. Бывали в Берлине раньше?
– Когда служил в армии. Его часть располагалась там, – ответила за Аркадия Ирина. Он удивился, что она это помнит.
– Чем занимались? – спросил Макс.
Аркадий ответил:
– Прослушивал переговоры американского командования, переводил их советскому командованию.
Ирина заметила:
– Как и ты на Радио «Свобода», Макс.
Она все чаще отпускала саркастические замечания в адрес Макса, и стенки их воздушного пузырька сотрясались от смеха, но шикарная машина все же принадлежала Максу, и они ехали, куда их вез он.
– Я покажу вам новый Берлин, – заверил он Аркадия.
Когда они поздно вечером добрались до города, дождь перестал. Они въехали на Авус – старинный скаковой круг в Берлинских лесах, потом направились прямо на Курфюрстендамм. В отличие от однородного изобилия мюнхенской Мариенплатц, Ку'дамм представляла собой хаотическое смешение западногерманских магазинов и восточногерманских покупателей. Толпы в полинявшей социалистической одежке квартал за кварталом кружили вокруг витрин с шелковистыми итальянскими шарфами и японскими фотоаппаратами. На лицах – напряженно-кислое выражение бедных родственников. Промаршировала группа бритоголовых в кожаных куртках и сапогах. Уличные фонари висели на вычурных столбах времен нацизма. На столах торговали кусками Стены, с надписями и без надписей.
– Здесь ужасно, кругом беспорядок, но он живой, – заметила Ирина. – Поэтому рынок произведений искусства всегда был здесь. Берлин – единственный интернациональный город в Германии.
– Среднее между Парижем, Москвой и Стамбулом, – вставил Макс.
Он указал на стоящий в переулке лоток с развешанной военной формой. Аркадий узнал серые борта и голубые погоны шинели полковника советских военно-воздушных сил. Сам продавец от воротника до пояса был увешан советскими военными медалями и орденскими лентами.
– И вам надо было сохранить свое обмундирование, – заметил Макс.
В Мюнхене Стас заставил Аркадия взять у него сотню марок. Никогда еще Аркадий не был богаче и никогда не чувствовал себя беднее.
Они проехали мимо освещенных прожекторами руин церкви Памяти кайзера Вильгельма. Позади вырисовывалась стеклянная башня, увенчанная эмблемой «Мерседеса». Макс свернул с бульвара и направился по темной магистрали вдоль канала. Несмотря на это, внутренний компас Аркадия начал действовать. Они еще не доехали до Фридрихштрассе, а он уже совершенно определенно знал, что они находятся в восточной части Берлина.
Макс свернул на спуск к гаражу. При въезде в гараж автоматически включился свет. Запах сырого цемента, подобно запаху хлора в бассейне, ударил в ноздри. Со стен свисали на проволоке коробки электроарматуры.
– Давно построили? – спросил Аркадий.
– Еще достраивают, – ответил Макс.
Ирина сказала:
– Можешь мне поверить, ни одна душа не будет знать, что ты здесь.
Макс открыл ключом лифт. В кабине были хрустальные бра. Паркетный пол отциклевать еще не успели. Макс нес баул с ночными принадлежностями Ирины. Аркадий со своим саквояжем чувствовал себя подмастерьем, несущим сумку с инструментом.
Они остановились на четвертом этаже, и Макс открыл дверь в друхъярусную квартиру из жилой комнаты и антресолей.
– Всего лишь студия. Боюсь, еще не меблирована, но электричество и водопровод действуют, и никакой квартплаты, – он церемонно вручил Аркадию ключ от дверей. – Мы двумя этажами выше.
– Главное, – сказала Ирина, – что здесь ты будешь в безопасности.
– Благодарю, – ответил Аркадий.
Макс подтолкнул Ирину в лифт. Ему досталась она, а это было побольше обычного выражения благодарности.
«У ключа свежеотштампованные острые зазубринки, – подумал Аркадий, – идеально подходящие для того, чтобы открыть сердце, если прилежно потрудиться им между ребрами».
В комнате не было ни кровати, ни постельного белья, ни стульев, ни шкафа. Сухие стены без швов соединялись с полами твердого дерева. Ванная – сплошные изразцы – блестела, словно хорошо вычищенные здоровые зубы. На кухне стояла плита, но посуды никакой. Если бы было с собой что поесть, то пришлось бы разогревать на ладонях, держа над огнем.
Каждый шаг отдавался гулким эхом. Ему хотелось услышать звуки двумя этажами выше. В Мюнхене его страшила возможность, что Ирина спит с Максом. Теперь, над головой, это было несомненным фактом. На что похожа квартира Макса? Глядя на свою квартиру, Аркадий рисовал отделку стен, глянец полов. Остальное дополнялось игрой воображения.
Он спрашивал себя, не лучше ли было остаться в Мюнхене.
Мог бы себе позволить роскошь решать все самому за себя, примерять ботинки, не спеша изучать меню, выбирая между красной и черной икрой.
Нет, он должен был ехать в Берлин. Если бы не поехал, потерял бы Ирину, не говоря уже о Максе. А так он держал их обоих в поле зрения. Короче, от всего этого испытывал чувство, которое сродни чувству гордости, переполняющему человека от того, что у него на шее длинная веревка.
Лифт был заперт. Аркадий по запасной лестнице спустился в гараж, с усилием раздвинул дверь и вышел на улицу.
Хотя Фридрихштрассе была одной из главных улиц, уличные фонари светили тускло, не ярче, чем огни на обочинах. Кроме него, на улице никого не было. Все, кто не спал, были на Западе.
Он отыскал глазами иглу телебашни и сразу определил, что Александерплатц справа от него, а Западный Берлин – слева. Оставшийся в памяти план города устарел лет на десять, но ни один крупный город в Европе за последние сорок лет не менялся так медленно, как Восточный Берлин. Преимущество советского образа жизни состояло в том, что строительство и сфера обслуживания сводились до минимума, так что у советских граждан в этом отношении, как правило, была отличная память.