Через несколько лет, когда закончится реконструкция, Фридрихштрассе будет функционировать, как всякая нормальная магистраль с ее магазинами, закусочными, экспресс-кафе. А пока у Аркадия было такое ощущение, будто он глядит на кладбище, каким стал бывший Восточный Берлин.
Обе машины появились снова с тех же сторон, что и раньше. Они, видно, кружили вокруг квартала. «Мерседес» встал на противоположной стороне улицы. «Даймлер» повернул в гараж дома.
В квартире без мебели не очень-то укроешься. Аркадий поставил саквояж прямо перед дверью, чтобы прежде всего к нему привлечь внимание вошедшего. Он лег на пол напротив двери – подальше от нее, чтобы быть как можно меньшей мишенью. Доски пола дали знать, что лифт заработал. Аркадий сомневался, чтобы Макс был один. Хрустальные бра в лифте светили ярко, и ему хотелось, чтобы зрачки у Макса и его приятелей, ослепленные светом, сузились до размеров булавочной головки. У пистолета имелась складная проволочная ложа, которую Аркадий развернул и приложил к плечу. Он до отказа перевел переключатель скорости огня и положил перед собой три остальные обоймы, как запасные карты. Черный прямоугольник двери был в окантовке света, проникающего из коридора. И по этой светящейся рамке было заметно, как дверь слабо вибрирует.
В прихожей остановился лифт. Он слышал, как раздвинулись двери, остановились, потом закрылись. Лифт пошел на шестой этаж.
В дверь постучали. В комнату проскользнула Ирина. Она отыскала глазами Аркадия.
– Так и знала, что ты не поднимешься наверх.
– Звонила?
– Ответил автомат. Я продиктовала, что ты просил.
– Ты разминулась с Максом, – сказал Аркадий. – как раз сейчас он едет наверх.
– Знаю. Я в это время спускалась по лестнице. Не старайся заставить меня уйти. Однажды я уже так сделала. Это было моей ошибкой.
Аркадий не спускал глаз с двери. «Макс на время будет сбит с толку, обнаружив, что Ирины нет», – подумал он. Правда, лифт стоял на шестом этаже уже целых десять минут, дольше, чем имело смысл, если только Макс не воспользовался лестницей. Но когда лифт заработал, то спустился прямо в гараж, а спустя несколько секунд Ирина сказала, что видит, как выезжает «Даймлер», а за ним следует «Мерседес».
– Я всегда пыталась представить, – кто с тобой, – говорила Ирина. – Почему-то мне представлялась очень молоденькая, маленькая брюнетка, яркая и страстная. Я думала о том, где вы сейчас гуляете, о чем говорите. Когда я хотела помучить себя, то весь день воображала себе пляж – одеяла, песок, солнцезащитные очки, плеск волн. Она крутит коротковолновый приемник, ищет лирическую музыку, случается, слышит и меня. Останавливается, потому как в конечном счете станция передает по-русски. Затем крутит дальше, и ты ее не останавливаешь, не говоришь ни слова. Тогда я придумывала месть. Она едет в Германию. Случайно мы оказываемся в одном купе. Дорога длинная, и мы разговариваем. Разумеется, я узнаю, кто она такая. Мы, как правило, оказываемся на обледеневшей платформе в Альпах. Она, конечно, милая женщина. Но я все равно толкаю ее с платформы. За то, что заняла мое место.
– Значит, ты убиваешь ее, а не меня?
– Я еще не сошла с ума.
С их этажа звуки были похожи на накаты волн. По потолку пробегали лучи фар.
Аркадий увидел, как примерно в квартале от их убежища на Фридрихштрассе остановилась машина. Он не мог разглядеть марку, но заметил, что из нее никто не вышел. Вторая машина остановилась примерно на том же расстоянии от них, но с другой стороны.
По мере того, как тянулось время, он рассказывал ей о Руди и Яаке, о Максе и Родионове, о Боре и Рите. Ему самому было интересно. Он вспомнил свою прогулку с Фельдманом, профессором-искусствоведом, его рассказ о революционной Москве. «Площади – наши палитры!» «Мы сами палитры, – усмехнулся Аркадий. – Скрытые возможности. Внутри Бори Губенко живет Борис Бенц. Внутри валютной проститутки, известной под именем Рита, владелица берлинской художественной галереи Маргарита Бенц».
Ирина сказала:
– Это еще вопрос, кем мы станем, если выберемся живыми. Русскими? Немцами? Американцами?
– Кем хочешь. Я буду как воск.
– Когда я думаю о тебе, такое сравнение не приходит на ум.
– Могу стать американцем. Свистеть и жевать резинку.
– Когда-то ты хотел жить, как индейцы.
– Теперь поздновато, но ковбоем можно.
– Веревку в руки и верхом?
– Перегонять скот. Или остаться здесь. Разъезжать по автобанам, карабкаться по Альпам.
– Стать немцем? Это легче.
– Действительно легче?
– Ты не сможешь стать американцем, если не бросишь курить.
– Это можно, – заверил Аркадий, закуривая очередную сигарету. Он выдохнул, разглядывая дым.
Вдруг он погасил об пол сигарету, приложил палец к губам и махнул рукой, чтобы она отошла в сторону. В одно мгновение он понял, что дым колышется из-за того, что из-под двери сквозит. Тянуло с лестничной клетки, хотя если бы он не лежал на полу, то не почувствовал бы сквозняка.
Он приложил ухо к полу. Выходит, он еще годился в индейцы. Услышал в прихожей скрип ботинок.
Ирина стояла у стены, не пытаясь спрятаться или сжаться.
Аркадий смотрел на свет, падающий из-под двери на саквояж. С одного конца светлая полоска постепенно сходила на нет.
Он вдавил живот в доски пола. Будь он более тощим, прополз бы под дверь. Посмотрел на Ирину. Ее взгляд – словно руки, оберегающие от падения со скалы.
Дверь распахнулась. Хлынул свет, и порог переступила знакомая массивная фигура.
– Петер, так можно нарваться на пулю, – сказал Аркадий.
Петер Шиллер ногой отшвырнул сумку. Увидев Аркадия, он сердито засопел.
– Здесь что, стрельбище?
– Мы ждали других.
– Не сомневаюсь, – Петер посмотрел на Ирину. Она выдержала его взгляд. – Ренко, у нас здесь по всему Берлину бегают русские. В центре «Европа» два убитых мафиози. Их зарезал кто-то, похожий на вас. Что у вас со спиной?
– Поскользнулся, – Аркадий встал и закрыл дверь.
– Аркадий был со мной, – вмешалась в разговор Ирина.
– Как долго? – спросил Петер.
– Весь день.
– Лжете, – отрубил Петер. – Идет война между бандами, не так ли? Бенц связан с одной из них. Чем больше я узнаю о Советском Союзе, тем больше убеждаюсь в том, что идет бесконечная война между бандами.
– В некотором смысле так, – согласился Аркадий.
– Сегодня днем вы говорили, что даже не знаете эту женщину. А вечером она выступает вашей свидетельницей, – Петер принялся ходить в комнате. «Габариты и энергия у него, как у Бори, – подумал Аркадий, – но в нем больше вагнеровского: Лоэнгрин, который по ошибке оказался не в той опере».
– Где Бенц? – спросил Аркадий.
– Удрал, – ответил Петер. – Час назад сел в самолет на Москву.
«Неплохо подгадал, когда покинуть Берлин. Может, он сбрасывает с себя личину Бенца, – предположил Аркадий. – Возможно, теперь Бориса Бенца никогда больше не увидят. Убрать Махмуда, конечно, куда важнее, чем цепляться за имущество немецкой „Фантази турз“. И все равно он был удивлен: Боря не из тех, кто упускает свое.
– Бенц сел в самолет вместе с Максом Альбовым, – сказал Петер. – Оба улетели.
– Макс сюда заходил, – заметила Ирина.
Аркадий вспомнил, что, прежде чем подняться на шестой этаж, лифт остановился на его этаже. Должно быть, Макс приезжал уложить вещи.
– Зачем ему ехать в Москву?
– Они полетели чартерным рейсом, – сказал Петер.
– Как им удалось в последний момент попасть на ночной чартерный рейс?
– В последнюю минуту там оказалось много свободных мест, – сказал Петер.
– Почему?
Петер поглядел на Аркадия с Ириной.
– Разве вы не слыхали? Здесь что, нет ни радио, ни телевизора? Должно быть, вы единственные в мире, кто ничего не знает. В Москве переворот.
Ирина тихо засмеялась:
– Наконец-то.
– Кто захватил власть? – спросил Аркадий.
– Так называемый ГКЧП. Армия ввела технику. Это все, что известно.
Переворот был той самой предсказываемой катастрофой, которая стала давно ожидавшимся итогом русских страхов, и тем не менее новость потрясла Аркадия. Макс и Боря, должно быть, тоже были застигнуты врасплох.