– К чему вы клоните?
– Если в выражении «Где Красная площадь?» слово «площадь» понимать как «место», то оно имеет вполне понятный смысл. Если же под словом «площадь» подразумевать «квадрат», картину «Красный квадрат», то смысл становится ясен только посвященному. То есть задающий этот вопрос спрашивает, где картина Малевича, когда она поступит для продажи. Людмила не могла перепутать слова, ни один русский не мог. Я помню, что ее кабинет находится рядом с вашим. Фактически она работает на вас. Как у вас с русским, Майкл?
Сибиряки били зайцев по ночам с помощью фонарей и дубинок. Зайцы замирали и завороженно смотрели красными глазами на луч света, пока на голову не опускалась дубинка. Даже сквозь стекла очков Майкла выдавал этот завороженный взгляд. Он сказал:
– Все это служит доказательством того, что тот, кто посылал факс, думал, что человек на другом конце жив.
– Совершенно верно, – согласился Аркадий. Это также свидетельствует о том, что он пытался вступить в сделку с Руди. Макс сводил вас с Руди?
– В посылке факса нет ничего незаконного.
– Конечно. Но в вашем первом послании вы спрашивали о вознаграждении, полагающемся нашедшему. Вы пытались полностью отстранить Макса.
– Это еще ничего не доказывает, – возразил Майкл.
– Оставим разбираться Максу. А факс я ему покажу. На нем номер Людмилы.
Очередь у таможни снова продвинулась вперед, и Стас Колобов, государственный преступник, смотрел в упор на офицера, который сравнивал глаза, уши, линию волос со снимком на паспорте, затем бегло перелистал страницы.
Аркадий продолжал:
– Вам известно, чем кончил Руди. В Германии вы вряд ли будете в большей безопасности. Вспомните, что случилось с Томми.
Стасу вернули паспорт. Ирина просунула в окошечко свой и смотрела так вызывающе, словно напрашивалась на арест. Офицер почему-то этого не заметил. Профессионально, веером пролистав страницы, он вернул паспорт, и очередь снова продвинулась.
– Майкл, не думаю, что сейчас подходящее время привлекать к себе внимание, – сказал Аркадий. – Сейчас самое время подумать: «Что сделать для Ренко, чтобы он не говорил Максу?»
Несмотря на уговоры Стаса, Ирина остановилась в конце контрольно-пропускных кабинок. Аркадий изобразил губами: «Идите» и вместе с Майклом посмотрел им вслед.
Оказалось, что у Майкла нашлось что сказать:
– Поздравляю. Теперь, когда с вашей помощью она здесь, ее, вероятно, уберут. Запомните, это вы вернули ее сюда.
– Знаю.
Немецкая телевизионная съемочная группа торговалась относительно разрешения на ввоз видеокамеры. Таможенный полковник поставил их в известность, что Комитет по чрезвычайному положению только сегодня утром запретил зарубежным репортерам передачу видеоизображений. Полковник согласился под неофициальный залог в сто немецких марок в качестве гарантии того, что они не будут нарушать постановления Комитета. Другим съемочным группам впереди Аркадия тоже пришлось подобным образом урегулировать некоторые вопросы, прежде чем мчаться к машинам. Советский паспорт Аркадия был предметом разочарования, а не сделки. Таможенник, выступавший в роли кассира, просто махнул ему рукой: «Проходи!»
Открытые двустворчатые двери вели в зал ожидания, где родственники взволнованно махали завернутыми в целлофан букетами цветов. Аркадий высматривал молодцов с сухими глазами и тяжелыми спортивными сумками. Поскольку в Шереметьево детекторы металла применялись, когда заблагорассудится, единственными, кто здесь наверняка был безоружен и беззащитен, были прибывшие пассажиры. Он прижал парусиновую сумку к груди в надежде, что сообщение Риты о том, что картина у него, получено кем надо.
Аркадий узнал маленькую фигурку в плаще, сидящую в одиночестве на стульях в центре зала. Полина читала газету, по всей видимости, «Правду»: нетрудно было догадаться, поскольку двумя днями раньше большинство газет были запрещены. Аркадий остановился прикурить у доски с расписанием. Поразительно! Целая страна спокойно занималась своими делами. Может быть, история всего лишь микроскоп? Интересно, сколько людей в действительности штурмовали Зимний дворец? Все остальные наверняка были заняты добыванием хлеба, дров или выпивки.
Полина откинула со лба волосы, быстро взглянула на него, бросила газету и решительно направилась к выходу. Сквозь стекло он видел, как она подошла к приятелю, сидевшему на мотороллере у выезда на шоссе. Приятель встал по стойке «смирно» и пересел назад. Полина села вперед и скорее со всей энергией, чем силой ударила по педали стартера и укатила.
Аркадий прошелся по залу, сел на стул, который она только что оставила, и, взглянув на газету, прочел: «Принимаемые меры носят временный характер. Они ни в коей мере не свидетельствуют об отказе от курса, направленного на проведение глубоких реформ…»
Под газетой лежали ключи от машины и записка: «Белые „Жигули“, номер X 65523 МО. Не надо было возвращаться». В переводе с языка Полины это означало: «Добро пожаловать домой».
Аркадий нашел «Жигули» в первом ряду автостоянки. На полу лежал квадратный холст, выкрашенный в красный цвет. Аркадий освободил из пластиковой обертки пивной поднос, вместо него вложил холст и сунул в сумку Маргариты.
По южному шоссе он направился в Москву. Проезжая темную эстакаду, он опустил стекло и выбросил поднос.
Поначалу на дороге все было как обычно. Те же изношенные машины на большой скорости катились по выбоинам, словно он уезжал лишь на одно утро. Потом в стороне от шоссе, в зарослях ольхи, он разглядел темный силуэт танка; обнаружив один, он увидел и другие, словно водяные знаки на зеленом фоне.
На самом шоссе не было ни одного признака присутствия военных, пока он не доехал до поворота на Куркино. Там вдоль обочины растянулась бесконечная линия бронетранспортеров. В открытых люках сидели солдаты в полевой форме – мальчишки со слезящимися от ветра глазами. На пересечении шоссе с кольцевой дорогой, откуда начиналось Ленинградское шоссе, колонна выходила на главную магистраль и двигалась в город.
Аркадий то прибавлял скорость, то притормаживал, а в ста метрах позади, не отставая, следовал блестевший металлом голубой мотоцикл с двумя седоками. Проезжая мимо, они запросто могли всадить ему в затылок пулю. Если бы только не картина, на которой не должно быть ни царапины.
Легкий дождичек поубавил пешеходов. Аркадий глянул на щиток. «Дворников» не было. Он включил радио и после музыки Чайковского прослушал призывы к спокойствию: «Сообщайте об агитации провокаторов! Дайте возможность ответственным органам достойно выполнять свой священный долг! Не забывайте о трагических событиях на площади Тяньаньмэнь, где псевдодемократические агенты спровоцировали ненужное кровопролитие». Казалось, ударение делалось на незначительные вещи. Он также отыскал станцию, ведущую передачи из Белого дома, которая осуждала путч.
У красного света мотоцикл пристроился сзади вплотную к нему. Это был «Судзуки», тот самый, которым они с Яаком восхищались у подвала в Люберцах. На водителе были черный шлем, кожаная куртка и штаны, словно выкованные из брони. Когда сзади в распахнутом плаще и со шляпой в руке соскочил Минин, Аркадий отжал акселератор до самого пола и промчался мимо идущих поперек машин, оставив мотоцикл позади.
У входа на станцию метро «Войковская», как обычно в часы пик, была масса народу. Накрапывал дождь. Люди глядели на облака, плотнее застегивали плащи и набирались духу, чтобы добежать до ближайшей остановки автобуса. Более хладнокровные слонялись у киосков, покупали розы, мороженое, пирожки. Из-за своей будничности картина была крайне нелепой. Аркадию показалось было, что путч происходит где-то в другой стране.