Савицкая: А я и так чистосердечная. Я ж вам говорю, что когда Морозов бросил работу в том гастрономе, так ему-то стало легко: он брал адреса для новых краж у той гадалки. А мне стало в десять раз труднее работать. Потому что эта гадалка только давала адрес и все, а когда хозяев нет дома – это мне самой приходилось вынюхивать…
Пшеничный: Может быть, подойдем все-таки к дому № 36-А?
Савицкая: А уже подошли. Значит, адрес этого еврейского академика мы получили как раз месяц назад, перед самым Новым годом. И Борис приказал мне взять этот дом под наблюдение. Чтобы точный составить график – когда эти академики из дома уходят и когда приходят. Когда я пришла туда в первый раз, чтобы присмотреться, то на моих глазах к дому подъехала «Чайка», и из нее вышел какой-то генерал КГБ и с ним два не то полковника, не то майора. А еще через полчаса еще одна «Чайка». Короче, говорю я Борьке, что в этот дом нечего соваться, слишком большие шишки тут живут, и охрана, наверно, есть. А он говорит – нет. Шишки живут, действительно, а охраны нет. Так ему гадалка сказала. Она у этой жены академика Ципурского выпытала, что в доме даже лифтерши нет, а подъезд отпирается или ключом, или ты должен знать номер телефона того, к кому идешь, и у входа набрать на таком циферблате последние четыре цифры этого номера. И тогда, если там кто дома, то он сверху нажмет какую-то кнопку и дверь отпирается. Короче, как в заграничных фильмах. А брать, говорит, эту хату будем обязательно и даже не одну – очень этот дом жирный. Ну ладно, для меня Борькино слово – закон, он два года назад моему брату глаза спас. У меня брат есть младший, ему сейчас 17 лет, так он два года назад на мотоцикле в аварию попал, и у него глаз вытек! Ужас! А Морозов тут же его в самолет посадил и – в Одессу, в филатовскую больницу. С ходу дал там кому-то взятку, пять тысяч, и брату без очереди операцию сделали. Там же очереди на операцию на три года вперед! Ну вот. Короче, стала я думать, что мне с этим домом 36-А делать. Зима же, декабрь, на улице долго не понаблюдаешь. Пригляделась к дому напротив и вижу, что он не такой важный, «Чайки» всякие к нему не приезжают и «Волги» черные тоже. Тогда я иду в этот соседний дом с тетрадкой, прохожу по всем квартирам, как будто я из райсобеса провожу учет детей дошкольного возраста, и нахожу там то, что мне нужно: на пятом этаже, как раз напротив входа в дом 36-А, живет одинокий холостяк. И не очень старый – всего ему 40 с чем-то лет. Инженер какой-то, наладчик. Ну, дальше уже все пошло как по маслу – назавтра я, как будто случайно, встретила его возле метро, дала ему себя закадрить, и уже в ту же ночь ночевала у него и, конечно, сделала так, что он совершенно ошалел от секса, он такого секса никогда не видел! Знаете, когда баба постарается, так она такое может сделать, что ее ни один от себя не отпустит. Короче, наутро он уже умолял меня остаться у него жить. Ну, я сделала вид, что мне это не очень нужно, но, так и быть, согласилась. И, короче, с этого дня я из его квартиры целыми днями за домом 36-А наблюдала, даже бинокль себе купила. И столько интересного увидела – ужас! Так снаружи посмотришь – дом тихий, солидный, и люди солидные живут, начальники, ученые, генералы. Но если бы вы понаблюдали, как я, с утра до позднего вечера! Мой-то наладчик до позднего вечера на работе, какой-то трубопрокатный стан налаживает, а я себе сижу у окна и часами за тем домом в бинокль наблюдаю. Особенно по вечерам интересно и ночью. Короче, что я выяснила? Ну, что эта жена академика Ципурского нигде не работает, и два раза в неделю к ней с утра любовник приходит – по средам и пятницам. А в другие дни она по магазинам шастает и раз в неделю – по четвергам – она в «Чародейке» прическу делает, маникюр и педикюр. Я за ней до этой «Чародейки» два раза проследила. А у Борьки в «Чародейке» свои девочки работают, знакомые, он им из смоленского «Гастронома» целый год продукты доставлял. Так что они ему подтвердили, что эта Ципурская у них каждый четверг с 10 до 12, как штык. Короче, с этой квартирой я быстро разобралась, за две недели. Но пока я за ней наблюдала, я еще присмотрела кое-что. Например, если вам интересно, что у дочки Подгорного двухэтажная квартира! И у дочки Косыгина тоже. Я такого никогда раньше не видела, только в кино – чтобы из комнаты по винтовой лестнице можно было прямо на другой этаж подняться, и там у нее не только еще всякие спальни, но и бассейн. Ей-богу! Не вру! У них одна ванная, как ваш кабинет, только красивей, конечно. Прямо как бассейн в ресторане «Арагви» или «Берлин». И в этом бассейне, ну то есть в комнате, где этот бассейн, в белом столике с зеркалом эта дочка Косыгина бриллианты держит и всякие драгоценные украшения! Но вы бы видели, какие! Я таких ни у кого не видела, честное слово. А уж мы-то по этим камушкам поднатаскались, мы в одной Москве за два года 317 квартир взяли.
Вопрос следователя Шамраева: Сколько? Сколько?
Савицкая: 317. У меня учет. По моим тетрадкам можно проверить.
Пшеничный: Чем вы объясняете, что в милиции зарегистрировано значительно меньше?
Савицкая: А очень просто! Во-первых, не все заявляют, что у них пропали драгоценности. Например, если мы берем квартиру директора мебельной фабрики или секретаря райкома партии – разве они могут заявить, что у них из квартиры пропали бриллианты, золото, жемчуг или деньги, скажем, – 200 тысяч рублей? Им же скажут, – а откуда у вас такие деньги, если ваша зарплата максимум 200-300 рублей в месяц? Ну, и никто не хочет показать на себя, что он жулик и вор, вот они и молчат, не заявляют в милицию. Вот мы, например, один раз ограбили квартиру начальника Тимирязевского райотдела милиции и взяли у него всякого золота и других драгоценностей уж не помню сколько. Ну, а разве он куда-нибудь заявит, что у него, простого майора милиции, столько драгоценностей! Да он лучше себе новый миллион награбит, наворует и соберет всякими взятками, чем сам на себя покажет. А заявляют о наших кражах только те, кто по закону много зарабатывает – всякие ученые, академики, генералы и артисты. Но милиция тоже не всегда берет у них заявления, потому что никто не знает, когда была сделана кража – люди же не каждый день проверяют тайники, где у них золото спрятано…
Пшеничный: Понятно. Что еще вы можете показать о жильцах дома номер 36-А? Только подробней, пожалуйста.
Савицкая: Пожалуйста! Ну, во-первых, про этого генерала КГБ, если вам интересно. Его фамилия – Мигун, он недавно умер, я его фотографию видела в газете. Рассказывать или вам это не нужно?
Пшеничный: Нужно. Рассказывайте.
Савицкая: Ну, во-первых, то, что он умер, – так ничего удивительного. От такой жизни любой молодой загнется, не то что такой старик. Я в газете прочла, что ему уже почти 65 было, а он почти каждый день до трех часов ночи или в карты играл и коньяк стаканами глушил, или с девочками баловался. Я сначала не понимала – а где же его жена и дети? А потом просекла: это у него не жилая квартира, а именно так – для траханья и чтобы в карты играть. Он только иногда там спал, и то – всегда при свете, ага. Свет не гасил никогда, при свете спать ложился. Я думаю, он вообще темноты боялся. Потому что, как только он входил в свою квартиру, он во всех комнатах свет зажигал. И мне в бинокль было все видно, если, конечно, он шторы не задергивал. Но вообще, он в этом доме редко ночевал, а в три или четыре часа ночи уезжал куда-то. Я думаю – к себе домой. А утром, в 7.30, в эту квартиру приходила уборщица, все убирала, приносила продукты в холодильник и уходила, и целый день в этой квартире никого. Так что легко было ограбить. Но мы решили не трогать ни эту квартиру, ни квартиры дочек Косыгина и Подгорного. Потому что было бы столько шуму, что нас бы вся милиция бросилась искать или КГБ. На фиг нам это нужно?
Пшеничный: Можете ли вы описать людей, которых видели в квартире генерала Мигуна?
Савицкая: Могу, но не всех. Тех, кто играл с ним в карты, – могу. И одну бабу могу описать, взрослую. А всяких шалав и шлюх, которых она им приводила, я описывать не могу, потому что они все одинаковые, и вы их сами можете увидеть хоть каждый вечер в «Национале» или «Метрополе».