Пшеничный: Пожалуйста, опишите тех людей, которых вы видели на квартире Мигуна…
Савицкая: Так я же и описываю! Один – грузин. Толстый и с усами. И лысый. На вид ему лет пятьдесят, а может быть, и больше. Ничего не пьет, только вино. И курит сигару. Второй – высокий, красивый брюнет, очень на цыгана похож. На своей «Волге» всегда приезжал, у него все пальцы в перстнях, и камушки там натуральные, и еще на груди крест с бриллиантами, честное комсомольское! Я даже удивилась – как он к такому генералу с крестом на груди приезжает. Как настоящий американский артист одевается, шуба заграничная. А последний раз, когда я его видела, смотрю – он уже не на «Волге» а на золотом «мерседесе» подкатил…
Пшеничный: Когда это было?
Савицкая: Ну, в этом доме мы работали 14 января, в четверг. Значит, последний раз я видела этого артиста в среду, 13 января вечером. Ну, правильно. Как раз в канун старого Нового года он приехал к этому генералу в новеньком «мерседесе». Если бы нужно было брать на другой день эти квартиры, я бы к нему тогда подкадрилась сама, ей-богу! Я давно мечтаю на «мерседесе» покататься! Но, конечно, у этого артиста и без меня баб навалом. И причем мало того, что он тут у этого генерала с валютными проститутками трахался, он в этом же доме одну артистку закадрил, Изольду Снежко, я ее недавно в кино видела, старая уже баба, старше него. Она тут одна живет, с собакой, с догом. А этому артисту, видно, лень было в три часа ночи домой ехать, так он себе раз – и к ней, на двенадцатый этаж. И спит у нее хоть до часу дня. А два раза за ним сюда его жена приезжала. То есть, может, она ему и не жена, не знаю, она тоже старше его лет на десять, если не больше. Но только она ему тут такие скандалы закатывала! Я через окно видела. Ее этот генерал пробовал успокоить, так она в него как запустит бутылкой, но только промахнулась. Я еще удивилась – такая ревнючая баба, что даже генерала КГБ не боится! А второй раз она не застала тут своего артиста, он как раз на двенадцатом этаже был, так она – в рев, ага! Пожилая бабища, а в рев из-за мужика, и этот Мигун ее утешает, ага, прямо как дочку родную гладит по голове, ага. И тогда я присмотрелась в бинокль, а она знаете на кого похожа? На Брежнева, ей-богу!
Вопрос следователя Шамраева: Скажите, Элеонора, вы когда-нибудь видели, чтобы этот, как вы его называете, артист пел или играл на гитаре?
Савицкая: А как же! У него в машине всегда гитара! Он без гитары вообще туда не приезжал. Так вы его знаете, значит? Он, правда, артист? Как его фамилия?
Следователь Шамраев: Вы упоминали о какой-то женщине, которая, по вашим словам, приводила в эту квартиру молодых девушек. Можете ли вы дать ее «словесный портрет»?
Савицкая: Ей лет 35-40. Рыжая, а может быть – крашеная под рыжую, не знаю. Худая и очень высокая. Приезжала туда на своей машине, на голубой «Ладе». Иногда с портфелем, как будто после работы, иногда без портфеля. Она готовила на кухне чай или кофе и ждала, когда все съедутся. Да, я забыла сказать, что иногда она и этот артист приезжали даже раньше генерала, у них тоже был ключ от квартиры и от парадного подъезда. А потом они или садились в карты играть, или эта рыжая куда-то уезжала на своей машине и через полчаса привозила полную машину валютных шлюх.
Пшеничный: Вы показали, что ваша группа ограбила квартиру академика Ципурского в четверг 14 января. А потерпевшая – гражданка Ципурская – сообщила милиции, что кража у нее была 18-го числа…
Савицкая: Так это она еще рано спохватилась! А другие, небось, еще и не чихнули! Она, наверно, шубу захотела одеть. Я же говорила Морозову, что не надо никакие шубы брать, а только драгоценности, которые в серванте спрятаны. А он меня не послушал, вот мы и влопались! Да? Из-за этого?
Пшеничный: Вы только что сказали, что вашей группой ограблены в этом доме и другие квартиры. Какие?
Савицкая: Вообще, мы были в четырех квартирах, честно. Потому что мне очень хотелось побывать и в квартире этого генерала, и у дочки Косыгина. Только мы там ничего не взяли, честное комсомольское! Во-первых, как я вам сказала, мы решили, что не будем трогать ни этого генерала, ни дочку Косыгина, ну их на фиг! Но просто заглянуть очень хотелось.
Пшеничный: Значит, вы только походили по этим квартирам и ничего не взяли?
Савицкая: Клянусь богом! Ничего! Даже сертификаты не тронули на столе, хотя они открыто лежали – целая пачка. Это он своей рыжей на шубу оставил, Мигун…
Шамраев: Откуда вы знаете, что на шубу?
Савицкая: А там записка лежала. «Света, я тебе выбрал лисью шубу в „Березке“ и отложил. Если понравится, купи, вот деньги, Сергей». Но мы этих денег, то есть сертификатов для валютки, не тронули, можете у этой Светы сами спросить. Мы там просто посидели в креслах, покурили, и то пепел в спичечный коробок стряхивали. И даже из бара у него ничего не выпили.
Шамраев: А ковер в прихожей этой квартиры не видели?
Савицкая: Ну конечно. Там все в коврах, вся квартира. Пола вообще не видать из-за этих ковров.
Пшеничный: Вы хорошо помните, что в прихожей был ковер? Вы можете описать этот ковер?
Савицкая: А че его описывать? Ковер как ковер, персидский, желтый с зеленой бахромой. А что – пропал? Мы не брали, ей-богу. Мы вообще ковры нигде не брали, вы что!
Дверь в кабинет распахнулась, и допрос был прерван появлением Марата Светлова. Бледный, с правой рукой на перевязи, он подошел к своему письменному столу, за которым мы вели допрос Савицкой, и положил передо мной отстуканный на машинке рапорт о погоне за Воротниковым-«Корчагиным» и необходимости произвести служебное расследование по поводу «законности применения полковником Светловым огнестрельного оружия, приведшего к убийству преступника».
Я не спеша читал этот рапорт, а Светлов хмуро и нервно расхаживал по кабинету. Ему явно хотелось поговорить, но присутствие Савицкой его сдерживало. Я повернулся к Пшеничному:
– На сегодня все, Валентин. Отправьте арестованных в Бутырку.
Пшеничный увел Савицкую к дежурному по 3-му отделу оформлять документы на отправку Савицкой и ее дружков в Бутырскую тюрьму. Светлов попросил Ниночку сбегать вниз, в буфет, за стаканом крепкого чая, и, когда мы с ним остались одни, резко подсел к столу, сказал мне:
– Старик, нас с тобой сделали, как детей! Пока мы гонялись за Воротниковым и за этими квартирными ворами, знаешь кого арестовали Краснов и Бакланов? В жизни не угадаешь!
– Любовника Гали Брежневой, – сказал я. Он отшатнулся:
– Откуда ты знаешь?
– К сожалению, я это высчитал всего лишь пять минут назад, когда Савицкая показала, что он почти каждый день играл с Мигуном в карты. Как ты узнал, что они его взяли?
– В нашем машбюро. Я диктовал свой рапорт, а рядом машинистки трепались, что какой-то Буранский – певец Большого театра и любовник Брежневой – пытался выкрасть сегодня бриллианты из квартиры цирковой артистки Ирины Бугровой, и Краснов его взял с поличным.
– Я думаю, что они на него будут вешать убийство Мигуна, – невозмутимо сказал я.
– Он думает! – возмутился Светлов, вскакивая и шагая по комнате. – А где ты раньше был?! Философ! Он думает! Конечно, будут! Одним выстрелом двух зайцев можно убить! И убийство списать, и напрочь Брежнева скомпрометировать: если любовник его дочери убил его шурина – представляешь, какой скандал?! Слушай, может быть, ты съездишь в Бутырскую тюрьму и поговоришь с этим Буранским?
– Я не думаю, что Бакланов подпустит меня к нему, – сказал я, снимая телефонную трубку и набирая номер дежурного Бутырской тюрьмы. – Алло! Это Шамраев из Союзной Прокуратуры. С кем я говорю? Капитан Зощенко? Добрый вечер, Тимофей Карпович. К вам сегодня поступил некто Борис Буранский? Есть? Он проходит и по моему делу, так что отметьте там у себя, чтобы его утром доставили прямо ко мне на допрос. Что?… Понятно. Спасибо, я так и думал. Нет, я понимаю, что вы тут ни при чем, Тимофей Карпович.