Вета Петровна вышла из приемной и заняла место у лифта. Мимо нее в директорский кинозал грузчик доставил на тележке стопку металлических коробок с пленкой нового суперфильма «Ленин в Париже», затем с криком: «А звук привезли?!!» пробежал в аппаратную худой взлохмаченный ассистент, потом в зал стали стекаться руководители киностудии и создатели фильма: худой, 75-летний режиссер Сергей Юткевич, снимающий то «Ленин в Польше», то «Ленин в Цюрихе», и с ним его ровесник, маленький, полноватый, с умными глазами сценарист Евгений Габрилович и молодой, с подпрыгивающей походкой кинооператор Наум Ардашников…
Ровно в 10.00 к главному административному подъезду студии подкатила черная «Волга», и бывший председатель Моссовета, бывший генерал и начальник московской милиции, а ныне директор киностудии «Мосфильм», член Союза советских писателей Николай Трофимович Сизов поднялся лифтом на свой четвертый этаж. При выходе из лифта Вета Петровна заступила ему дорогу:
– Здравствуй, Николай…
Толстый, хмурый Сизов, никогда не глядящий в лицо своим подчиненным, хотел пройти мимо, но Вета Петровна взяла его за рукав:
– Подожди! Не узнаешь, что ли?
– А! – вынужден был остановиться Сизов. – Да, узнаю. Извини, у меня в десять худсовет по «Ленину в Париже».
– Ничего, Ленин подождет, – сухо сказала Вета Петровна. – Ты что? Уже не будешь делать кино по Сережиной книге? Я звонила режиссеру, он сказал, что картина остановлена…
– Ну, отложили пока, на время…
– Отложили?! – криво усмехнулась Вета Петровна. – Эх ты, Коля-Николай! Мы тебя из вшивых колхозников в люди вывели! А ты?!
– Извини, я должен идти, – сухо сказал Сизов и сделал движение, чтобы пройти мимо.
Но Вета Петровна вдруг всхлипнула, сразу потеряв свою чекистскую выдержку, и превратилась в просящую старушку:
– Коля! Я прошу тебя – не закрывай его фильм! Ну, что тебе стоит?! Это же будет такая прекрасная картина! Про чекистов, про нашу молодость! Ну, я прошу тебя!… Ведь эта повесть напечатана в журнале «Знамя» и была хорошая рецензия в «Литературке». Коля!…
– От меня ничего не зависит, я получил указание. Извини, я спешу… – с досадой сказал Сизов и, буквально оторвав ее руку от рукава своего костюма, прошел в директорский кинозал. Там сразу же погас свет, и из аппаратной донеслись первые звуки фильма – музыка «Интернационала».
Рукавом каракулевого пальто Вета Петровна отерла слезы и горестно поплелась по коридору в другой, производственный корпус. Чувствовалось, что она бывала здесь не раз и легко ориентируется в сложных переходах из здания в здание. Переодетый в гражданский костюм майор Ожерельев следовал за ней. Сегодня ночью мы решили установить негласную слежку за всеми, кто имел отношение к Мигуну и кого еще не арестовал или не может арестовать Отдел разведки. Но, кроме Веты Петровны и Гали Брежневой, таких почти не оказалось.
В производственном корпусе киностудии Вета Петровна уверенно продвигалась по длинному коридору мимо дверей с табличками «10 дней, которые потрясли мир», «Возрождение», «Лейтенанты», «Ошибки юности», «Мы коммунисты», «Любовь с первого взгляда» и так далее. За дверьми этих комнат трезвонили телефоны, шумели, смеялись и спорили люди, сюда поминутно входили артисты, ассистенты, гримеры, загримированные вожди революции, немецкие и советские генералы, американские шпионы и разнокалиберные киношные красотки всех возрастов. Навстречу Вете Петровне попались даже сразу два Карла Маркса, которые, напропалую ухаживая за смазливой молоденькой ассистенткой, шли в группу «Мы коммунисты»…
И только в одной комнате с надписью на двери «Незримая война» была хмурая, похоронная тишина. Двери этой комнаты были открыты настежь, уборщица выметала в коридор груду бланков с жирным типографским грифом «НЕЗРИМАЯ ВОЙНА», а также фотографии актеров и актрис, карандашные раскадровки и другой бумажный мусор. В самой комнате какой-то рабочий в грязном комбинезоне стоял на стремянке и срывал со стены эскизы декораций несостоявшегося фильма и красочные афиши фильмов, снятых по предыдущим книгам Мигуна: «Фронт без флангов» и «Война за линией фронта». С этих афиш на Вету Петровну смотрели лица самых популярных советских актеров – Вячеслава Тихонова и Светланы Суховей. И юное, круглое лицо артистки Суховей, одетой в чекистскую форму, отдаленно напоминало лицо самой Веты Петровны Мигун…
В оперативно-полиграфическом цехе МУРа импортные фотомножительные машины штамповали фотороботы-портреты, созданные по описаниям Кати Ужович, Юрия Аветикова и Александра Авдеенко. Если верить Кате, то 19 января вечером из дома 36-А вышел высокий 35-летний блондин с белесыми бровями, правым верхним металлическим зубом и близко посаженными глазами. Получив его портрет, 16 сотрудников 3-го отдела МУРа во главе с Валентином Пшеничным снова разъехались по всем больницам и моргам Москвы.
В Главном Управлении Госавтоинспекции СССР на проспекте Мира, дом 82, семидесятилетний старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Тарас Карпович Венделовский извлек в картотеке копию водительских прав, выданных гражданину Гиви Ривазовичу Мингадзе в октябре 1975 года, и сводку полученных им с 1973 по 1978 год штрафов за нарушение правил уличного движения. На копии водительского удостоверения была фотография гражданина Мингадзе, 1945 года рождения, уроженца города Тбилиси. Венделовский здесь же, в картотеке, написал на бланке Прокуратуры СССР «Постановление об изъятии документов» и уложил в свой портфель документы Мингадзе.
Бывший король ростовских домушников по кличке Фикса Володя Азарин осторожно закрыл за собой двери баклановской квартиры, спустился в подъезд и вышел на метельный проспект Вернадского. Там он сел в машину к поджидавшему его «пахану» и сказал со вздохом:
– Ничего нет – ни бумаг, ни пленок.
– Ты все осмотрел? – спросил бывший «пахан», а ныне мастер по сборке автомобилей автозавода имени Лихачева.
Володя Азарин выразительно посмотрел ему в глаза:
– Обижаешь!
– Значит, нужно его портфель брать, – сказал «пахан», вышел из машины и вошел в телефонную будку, набрал номер: – Игнат? – сказал он в трубку. – У меня пусто. А где шпингалеты?
– В Колпачном переулке, возле ОВИРа.
Среди миллионов московских разговоров этот короткий разговор не привлек ничьего внимания, а между тем «пахан» понял, что «шпингалеты» – вторая группа московских уголовников, привлеченных Светловым для работы, – сопровождают Николая Афанасьевича Бакланова и находятся сейчас в Колпачном переулке.
Толпа родственников и друзей арестованных по операции «Каскад» заправил «левой экономики», как и вчера, осаждала четыре низких окошка Отделения приема передач Бутырской тюрьмы. В этой очереди капитан Колганов высмотрел пожилую, усталую и разом состарившуюся женщину – Галину Леонидовну Брежневу. Заплаканное и густо напудренное лицо, отсутствующие глаза, в руках пакеты с какой-то едой.
Неподалеку от нее дежурный по Отделению пожилой старшина громогласно объявлял:
– Передачи только от прямых родственников! Предупреждаю: никаких знакомых, никаких друзей! Нечего тут арестованных икрой кормить! У них уже запоры от ваших передач!
Часть посетителей, вздохнув, откололась от очереди, несколько человек окружили дежурного, пытаясь внушить ему, что они принесли только лекарства, но старшина был непреклонен:
– У нас тут доктор есть! Он им пропишет лекарства!
Но Галина Леонидовна не уходила из очереди, словно не слышала объявления. Когда до окошка осталось два человека, Колганов протиснулся к ней, сказал негромко:
– Дайте мне вашу передачу, я сдам. У вас все равно не примут…
– А у вас? – спросила она.