— Что они вам пишут?
— Это секретное.
Он сидел ссутулившись, уставя глаза в какую-то непонятную ей точку.
— Плохие новости?
— Хуже не бывает. — Амелин не жаловался, просто думал вслух. — Хоть бы Николай Павлович был… А что ж я могу один?
В дверь крепко постучали — наверное, прикладом. Вошли Карпушонок, матрос Володя, Уно и бородач Камышов. Все были при винтовках, даже у матроса торчал за плечом кавалерийский карабин.
— Извините за беспокойство, — вежливо сказал Володя Наташе и сразу отвернулся к комиссару. — Мы к тебе пришли как полковой комитет.
— Комитет я распустил, — жестко напомнил Амелин.
— Ты слушай, а не петушись. Без комитета сейчас нельзя. На нас вдут немцы.
— А вы откуда знаете? — вскочил комиссар. — Это сведения секретные!
Уно вынул изо рта трубочку.
— Пойди на улицу, одевай очки и увидишь свой секрет… Без очков тоже увидишь.
По дороге, ведущей к станции, неспешно двигался германский полк — пехотинцы в зеленых шинелях и плоских фронтовых касках, обоз, пушки, гаубицы. В орудия были впряжены пегие першероны — по шесть битюгов в упряжке. Немцы чувствовали себя уверенно, даже разведки не выставили — чего им было бояться?..
С балкона станционной башенки Амелин смотрел на приближающегося врага в бинокль. Рядом топтался начальник станции с обмотанной бинтами головой.
А 38-й гренадерский выстроился вдоль путей, молчаливо ожидая приказа.
Амелин опустил бинокль и рванулся вниз по винтовой лесенке.
Перед арестантской стоял тулуп — стоял сам по себе, свесив пустые рукава.
— Николай Петрович! — закричал еще на бегу Амелин. — А где часовой?
— Побежал воевать с немцами, — сказал из кладовки голос Кутасова.
— И ключ унес?.. Николай Павлович, я сейчас!
— Не надо! — запретил комполка. В зарешеченном окошке появилось его лицо: видимо, Кутасов встал ногами на ларь, заменявший ему койку. — Говорите быстро, что происходит.
— Немцы от нас в версте… Примерно полк.
— С артиллерией?
— Да. Шесть орудий.
— Что думаете делать?
— Наши к бою готовы, — твердо сказал Амелин. — Умрем, а станцию не отдадим.
Кутасов на секунду прикрыл глаза, соображая.
— Приказ будет такой. Не умирать, станцию отдать. Уступить без боя!
— То есть как? — вскинулся комиссар.
— Вот так, и никак иначе! — Когда Кутасов хотел быть неприятным, у него это хорошо получалось. — Их больше, они сильнее. Значит, надо ударить внезапно, в самом неожиданном месте… И обязательно выключить из боя их артиллерию. Не то нам капут… Ставьте один пулемет на водокачку…
— Да что ж мы так разговариваем! — опомнился Амелин. — Я сейчас за ключом!
— Успеется!.. Значит, пулемет на водокачку. Пулеметчиков туда — этого растрепанного, который по нас с вами стрелял. Его фамилия Карпушонок… И еще нужен храбрый и сравнительно интеллигентный человек… Ага! Братишка-матрос…
Теперь на станции ни одной серой шинели не было видно; зато кишмя кишели зеленые германские.
Пристанционный пятачок был забит орудиями и обозными фурами.
Два обер-лейтенанта и седоусый гауптман — в шинели с меховым воротником, в обтянутой фетром остроконечной каске «пикельхаубе» — разговаривали на перроне с начальником станции. Начальника станции изображал матрос Володя. На нем была красная фуражка и чужая железнодорожная шинель.
— Мы хотим получить пять пульманов для лошадей и шесть платформ для артиллерии, — объяснял гауптман.
— Яволь, яволь, — поддакивал Володя по-немецки, хотя офицер говорил с ним на чистом русском языке.
— И мы хотим получить тридцать чистых пустых вагонов для наших солдат.
— Яволь, яволь, — угодливо кивал Володя.
Маневровый паровозик «кукушка» — чумазый и расторопный, как мальчишка-подмастерье, — уже подтягивал с запасного пути вереницу красных вагонов. Состав остановился напротив перрона.
— Айн момент, — извинился Володя перед немцами, подошел к станционному колоколу и ударил в него три раза.
По этому сигналу двери теплушек раздвинулись, оттуда полетели гранаты, с криками полезли серые русские шинели. С подножки паровозика спрыгнул комиссар, размахивая браунингом, он побежал вдоль перрона. А за ним солдаты с уставленными вперед гранеными жалами штыков.
Матрос Володя рванул из-за пазухи наган.
— Битте! — сказал он с удовольствием и выстрелил в грудь гауптману.