В силу перечисленных выше причин Иван Алексеевич немного удивился, увидев стоящую посреди их пыльной и ухабистой, заросшей высокой сорной травой улочки машину. Машина представляла собой белый микроавтобус марки «форд»; приглядевшись, Твердохлебов увидел, что «форд» стоит не где-нибудь, а прямо перед его крыльцом и что из-за его широкой кормы выглядывает краешек багажника какого-то легкового автомобиля.
— Эге, — вполголоса произнес бывший майор ВДВ, командир десантно-штурмового батальона Твердохлебов и, боком скользнув в заросли облепихи, заполонившей пустующий соседний участок, двинулся по широкой дуге, заходя в тыл своей дачи.
Глава 4
Была суббота, десять тридцать утра, когда обуреваемый честолюбием, охотничьим азартом, а также иными как более, так и менее благородными чувствами майор уголовного розыска Свинцов отдал по рации приказ разворачиваться.
Предпринятая майором авантюрная вылазка стала возможной по двум причинам: во-первых, у него сегодня был выходной, а значит, начальство, по крайней мере теоретически, не должно было его хватиться; во-вторых же, майора связывала давняя дружба с капитаном ОМОНа Назмутдиновым, коего равные ему по званию коллеги, а также приятели, не имевшие чести служить в милиции, для краткости именовали просто Наза. Как-то раз, тому уж лет пять, если не все шесть, капитан Наза, мужчина крепкий и ловкий, но, увы, не слишком сообразительный, от большого ума встрял в очень некрасивую историю. Светило ему тогда как минимум увольнение из органов, причем не по собственному желанию, а с большим треском, с помпой — словом, наглядно-показательное; о том, что ожидало бравого капитана «как максимум», лучше было вообще не думать. Свинцов, который в ту пору был с ним едва знаком, посчитал небесполезным иметь в ОМОНе своего человека и умело, по всем правилам искусства, отмазал попавшего впросак капитана. Сделано это было ценой немалых усилий и жертв; жертвы были, разумеется, из числа мирного населения: какой-то алкаш, не сумевший вспомнить, где и как провел ночь, сел на восемь лет. Свинцов по этому поводу не переживал: в приговоре упоминалось принудительное лечение от алкоголизма, а это было именно то, что требовалось осужденному. Если бы не срок, тот, скорее всего, уже через год загнулся бы от цирроза печени или просто захлебнулся во сне собственной блевотиной. Так что майор Свинцов с чистой совестью мог утверждать, что спас не одного, а сразу двух человек.
Но бог с ним, с алкашом, что о нем вспоминать! В конце концов, кто виноват? Не хочешь становиться козлом отпущения — не напивайся до беспамятства, а еще лучше вообще не пей и фиксируй каждый свой шаг — в письменной форме, за подписями трех законопослушных свидетелей и с печатью нотариуса.
Словом, с тех пор майор Свин и капитан Наза подружились. Дружба их была накрепко сцементирована хорошо припрятанным компроматом — с мясом выдранными из дела свидетельскими показаниями, интересными фотографиями и иными бумажками, которые, при всей своей легковесности, могли утащить омоновца на дно.
Поэтому, когда Свинцов позвонил приятелю по телефону и сообщил, что завтра с утра ему потребуется десяток бойцов в полной выкладке, Назмутдинов даже не пикнул. Утром в условленном месте Свинцова поджидал набитый омоновцами, как стручок горошинами, белый пассажирский микроавтобус «форд» с удлиненной базой и с хмурым Назой на переднем пассажирском сиденье.
Они немного поплутали по пыльным проселкам, отыскивая забытый богом дачный поселок, дважды заезжали в какие-то глухие лесные тупики (причем один раз «Волга» с оперативниками Свинцова безнадежно застряла в гигантской луже, и ее пришлось выволакивать оттуда на буксире), наглотались пыли, промочили ноги, крепко пострадали от комаров и порядочно остервенели. Но все когда-нибудь кончается, и, покинув Москву в семь утра, в десять двадцать семь они прибыли на место. Сняв с приборного щитка «Волги» укрепленную в уютном пластиковом гнездышке рацию, Свинцов отдал приказ разворачиваться. Омоновцы покинули стоящий под прикрытием буйно разросшихся кустов облепихи автобус, по одному бесшумно нырнули в колючие заросли и, казалось, растворились там, как рафинад в крутом кипятке.