Перебрав в памяти многие пьесы, Сергей остановился на «Отелло». Он сильно «ужал» трагедию. На собрании молодежи распределили роли. Для большего впечатления подготовку спектакля решили держать в секрете.
И начали репетировать. Все делалось с задором. Через месяц спектакль и концерт были готовы…
Спектакль шел то в полной тишине зала, то под свист и улюлюканье. Но когда Яго — Вася, оставшись наедине с Отелло — Садрыем, произнес: «Я не знаю, как вам сказать… Он говорил, что…» — в зале насторожились.
— Что он? — тихо спросил Отелло.
— Лежал! — сказал Яго.
— О, проклятие! — заорал Отелло — Садрый как бы от невыносимой внутренней боли. — Платок… Заставь его признаться, а потом повесь в награду… О носы, уши, губы! Возможно ли!.. Платок, платок! О дьявол! — И Отелло — Садрый упал в судорогах, рыдая.
— Дал бы я ему в шею! — сказал в зале кто-то.
— Вот паразит… Что с человеком сделали. Надо же… — вздохнула женщина.
— Доконали! — сквозь слезы сказала девушка, сидевшая у печки.
Перед началом последнего действия Сергей заметил: Садрый и Вася за сценой сидели на досках и курили, точно после тяжелой работы.
— Если еще одна свинья перебьет — уйду к чертям! — заявил Вася.
— Ты, Вася, — пробасил Садрый и покачал головой, — хуже Яго: сколько тебя ни вари, все сыростью пахнешь…
А зал накалялся. И вот началась финальная сцена с Отелло и Дездемоной. Дездемону играла Ягда.
— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — спросил Отелло, сверкая глазами.
— Что это значит, милый мой?
— Ну-ну, молись, да только покороче. Не хочу я тебя убить, пока ты к смерти духом не приготовилась…
— Ты говоришь о смерти?
— Да, о смерти.
— Нет, клянусь душой! — Дездемона всплеснула руками. — Пошли за ним, спроси его.
— Не лги, не лги, красотка: ты на смертном ложе.
— Да, но умру не скоро.
— Нет, сейчас же. Поэтому признай свой грех открыто.
Сергей из зала уловил женский шепот:
— Неужели убьет?
— Пожалеть должен… — сказал мужской голос.
Отелло, обезумев, склонился над Дездемоной.
— Дай мне жить! — взмолилась Дездемона.
— Сгинь, шлюха!
— Убей хоть завтра! Дай пожить сегодня!
— Ты борешься…
— Хоть полчаса!
— Я начал, и я кончу.
Садрый, окончательно войдя в роль, завершил трагедию по-своему: не задушил, а вытащил из-за голенища длинный убойный нож.
Зрители замерли затаив дыхание.
— Люди! — завопил вдруг из зала женский голос. — Ведь зарежет!
И на сцену вихрем взлетел огромного роста мужчина и в одно мгновение скрутил сзади руки Садрыю.
Сергей, исполнявший обязанности режиссера, подбежал к мужчине:
— Ты что делаешь?! Это же спектакль… Мужчина злобно покосился на него:
— Спектакль?! А зачем же он нож достает?.. Будто он не знает, что железо может удлиниться![2]
Сергей бросил взгляд на блестевший на полу нож и невольно улыбнулся: «Малость переборщил».
А Садрый, перекосив лицо, сокрушенно вздыхал:
— Эх, темнота… Какое впечатление испортил, дурак!
Зал уже надрывался от смеха и неистово хлопал.
Концерт был построен необычно. Как было уговорено, Муртаза, будто идя с работы, поднялся на сцену, расстегнул шубу, опустился на табурет и будничным, немного усталым голосом начал рассказывать о тонкостях своего ремесла скотовода. И люди слушали его навострив уши: он зря болтать не будет. Муртаза даже умудрился кое-кого из зрителей втянуть в короткий диалог. И те охотно откликались.
Вопрос, как жить, как работать, оказался далеко не праздным.
Потом запели сатирические куплеты. Как только разнесли завклубом Бураканова, с первого ряда встал Лукман, обернулся к Бураканову, важно восседавшему с женой в первом же ряду, и крикнул на весь зал:
— Бураканов! Для какой потребности ты в клубе тараканов развел? Муллам на радость?
Сотни людей разом загоготали.
Разделали под орех молодого проходимца, отвезшего кому следует в подарок бочонок башкирского меда и вернувшегося в Ибряево в звании муллы.
Затем прошерстили гуртоправа Бусыгина, двоюродного брата Карпова. Он спьяну загнал коня до смерти, а отделался легко — сдал совхозу дохлую овечку.
— Ох-хо-хо! — взревел зал.
— Правильно!
— Дайте высказаться!
Неожиданно поднялся здоровый мужчина, разыскал взглядом Бусыгина и решительно крикнул:
— Мы у тебя корову прогусарим, если за неделю коня не вернешь! Понял?
На каждый куплет зал бурно отзывался.
«Расшевелили народ, чего нам и хотелось», — радовался Сергей.
2
У башкир есть поверье, что ножом нельзя замахиваться, он может «удлиниться», выйти из воли человека.