Выбрать главу

Сергей сразу подался вперед. Даже со спины, в полутьме, он признал ее и приподнялся со скамейки:

— Тоня!

Она вздрогнула, обернулась и выпустила чемодан.

— Сергей… ты?

Он метнулся к ней, она к нему, и они обняли друг друга.

— Откуда? Зачем ты здесь? Что случилось? — освободившись из объятий, начала спрашивать Тоня.

Сергей снял очки и вздохнул:

— Забраковали. Вот они подвели… А ты куда?

— Ой, Сереженька, если бы мог понять. Не могла я остаться там, в пустом доме. Опостылело.

И он понимал ее. Только проговорил:

— Как хорошо, что мы не разминулись!

В это мгновение к ним подошел Гайсин. Тоня с недоумением посмотрела на Сергея.

— Тоня, это товарищ Гайсин. Новый секретарь райкома. А это моя жена, — представил Сергей Тоню.

Они поздоровались.

— Вы теперь, наверное, поедете в Москву… — сказал Гайсин Сергею.

«Кажется, испытывает», — подумал Сергей.

— Москва — там крупные писатели, есть с кем потолковать, есть где печататься, — продолжал Гайсин. — А вам это нужно. Я понимаю вас.

«Похоже, благословляет отъезд. И в чем-то он прав, прав, черт побери!» — успел подумать Сергей, и в этот момент, пыхтя, слепя глаза, подошла, громада паровоза.

Вдоль вагонов, волоча корзины, мешки, чемоданы, побежали пассажиры и начали осаждать двери.

— Ну что ж, мне пора… — сказал Гайсин и протянул Сергею руку. — Желаю вам удачи. — Пожал руку Тоне: — Всего доброго.

И пошел на посадку.

Сергей, глядя ему вслед, подумал: «Видно, толковый человек».

— Сережа, — оборвала его мысли Тоня, — представляешь, в субботу мы уже будем в Москве! Приедем и сразу в Сандуновские бани пойдем. Любишь Сандуны?

— Что и говорить, — невольно улыбнулся он. — Особенно бассейн…

— А потом будем бродить по Москве… — счастливо засмеялась она. — Ой, что же мы стоим? — Она открыла сумочку, порылась в ней. — Сереж, у тебя будет семь рублей? У меня купейный, не ехать же врозь.

С бьющимся сердцем Сергей наблюдал за выражением лица Тони. Она сияла. Словно подталкиваемый сильным попутным ветром, против которого невозможно устоять, он вынул из кармана десять рублей.

— Я сейчас, мигом!

Она побежала на вокзал.

«Каждый хочет, чтобы ему было как можно лучше», — почему-то вдруг подумал Сергей, глядя на паровоз, окутанный матово-розовым паром.

Он никогда не воспринимал что-либо дважды одинаково. То, что он передумал днем, провожая посторонним взглядом поезд Орск — Москва, сейчас словно рикошетом вернулось к нему, выражая его смятение.

Послушай, друг, мне уже надоело Ездить по степи вперед-назад, Чтобы мне вьюга щеки ела, Ветер выхлестывал глаза. Жить зимою и летом в стаде, За каждую телку отвечать. В конце концов всего не наладить, Всех буранов не перекричать. Мне глаза залепила вьюга, Мне надоело жить в грязи. И как товарища, как друга Я прошу тебя: отвези! Ты отвези меня в ту столицу, О которой весь мир говорит, Где электричеством жизнь струится, Сотнями тысяч огней горит. Возьми с собой, и в эту субботу Меня уже встретит московский перрон. И разве я не найду работу Где-нибудь в тресте скрипеть пером? Я не вставал бы утром рано, Я прочитал бы книжек тьму, А вечером шел бы в зал с экраном, В его волшебную полутьму. Я в волейбол играл бы летом И только бы песни пел, как чиж…

И тут произошло короткое замыкание. Сердце еще во власти мечты, а разум уже словно споткнулся обо что-то, и в мечтах его появилась будто брешь.

«В человеке столько существ, столько противоречий…» — провел Сергей по лбу рукой.

«Ты всегда избегал красивых фраз… Но как ни верти, хотел ты участвовать в делах своего времени?.. Хотел ты утвердить себя если пока не словом, то хотя бы делом, которое вел? Разве ты так уж плохо начал?..»

«А что я скажу в Москве? Не хочу ли я воспользоваться путаницей в своих мыслях?.. — спросил он себя. — Еду только потому, что она уезжает. С ней?.. Но ведь она меня не любит…»

— Внимание! — хлестнул голос из репродуктора. — Скорый поезд Магнитогорск — Москва прибывает на первый путь. Магнитогорск — Москва прибывает на первый путь.

— Все в порядке! — прибежала Тоня с билетом. — Правда, другое купе, но там разберемся, положи билеты себе.

«Как она возбуждена, улыбается и сияет. Будто все это было припрятано до поры до времени…» — подумал он. А вслух сказал: