Трава здесь была сочная и богатая, и телята опять паслись с жадностью.
Вздохнув полной грудью, он собрал сухие и твердые, как кость, сучья, разжег костер, сварил в прокопченном котелке чай из листьев земляники и съел кусочек жареной баранины с луком и пшеничным хлебом.
Теперь он сидел лицом к перевалам, как бы к прошедшим годам своим.
Их можно было разглядеть каждый в отдельности. Вблизи они были широкими, с тенистыми ущельями и крутобокими логами, потом делались узкими, снова расширялись, затем сливались и сходили на нет.
Среди них виднелся новый перевал-год. Самый досадный.
В тот памятный год доярок в совхозе прибавилось, и его призвали в скотоводы — поручили телят.
Телята рождались хилыми и часто болели. Едва он успевал чуточку выходить мальцов, как тут же их отбирали и пополняли гурт слабыми.
Он не спорил, думал: «Значит, так выгодно совхозу, а не тому или иному лицу».
Вскоре он заметил, что его поторапливают принимать новые и новые группы новорожденных. В работу он вкладывал свою дисциплину и напористость. Но удовольствия не получал: телята, которых он успел выходить, в других руках снова хирели. Что-то было не так, с самого начала не так.
Он не мог уже бездумно работать — на плечах лежал груз недавней победы.
Он думал: «Либо это дело с трудом поддается освоению, либо я просто недостаточно глубоко его понимаю». А его все поторапливали и поторапливали.
Как-то он слушал по радио передачу об академике Королеве. Одна мысль, высказанная ученым, сразу насторожила его: если сделаешь быстро и плохо, то скоро забудется, что сделал быстро, и будет помниться, что сделал плохо. А если сделаешь медленно и хорошо, то забудется, что сделал медленно, и будет помниться, что сделал хорошо…
Точно пелена спала с его глаз. Только подобные мысли не следует слушать холодным сердцем. Великие мысли — не те, что доставляют удовольствие разуму, а те, что вливают в тебя животворную силу и говорят тебе: «Иди!»
И, сидя у приемника, он вдруг явственно увидел перевалы, залитые солнцем, синеву неба, стадо тучных животных, а он сам стоит на вершине холма, ощущая себя не просто пастухом, а часовым и лекарем целого народа телят. И он засмеялся от всего сердца.
Но одно дело — воображать, другое — мочь. Нахрапом этого не достигнешь. Тут нужно терпение. И постоянство.
Он стал расспрашивать стариков. Обратился к опыту предков, к их мыслям, которые так легко предали забвению. Они соответствовали его характеру.
И, приложив все это к своему труду и опыту, бросил дерзкий вызов Привычному:
— Доведу телят до осени сам.
— Где ты такое видывал? — увещевал его зоотехник. — У каждого периода, когда выращивают телят, свой знаток. Не ясно тебе?
— Знаток периода… — Он рассмеялся. — Знаток телят, мне понятно. А знаток периода… Фу, давненько не смеялся с таким удовольствием. Потому телята и хиреют, что их перебрасывают туда-сюда, а как отвечать — все друг на друга.
И настоял на своем.
Рано утром телята, поднявшись уже, ждали его. Он поил их теплым молоком, каждого одаривая лаской. Если оставалось лишнее молоко, он, когда бывал в плохом настроении, спрашивал: «Н-ну, кто понахальнее?!» Телята, растерянные, топтались на месте, поглядывали друг на друга и поглядывали на него. Если же бывал в хорошем настроении, он обращался к ним: «Ну, кто красивее?» Те сразу бросались к нему, тыркались, оттесняли друг друга и лизали ему руки. Всем было хорошо и весело.
А когда началась весна, он погнал их в степь, привел на холмы, отливающие зеленью, а сам побежал к одинокой белой березе, такой близкой и понятной, обнял ее и долго терся щекой о ее ствол.
Яркое солнце отражалось на яркой зелени. И эта белизна березы, эта синева неба и эта зелень переливались в его сердце и потом долго стояли перед его глазами.
Он знал, что даже очень исхудалые коровы, кожа которых к весне обвисала складками, как только выходили в степь, тут же преображались.
Но эти телята, несмотря на то что и час водопоя и час отдыха соблюдал он аккуратно, всячески холил их, выхаживал, поправлялись, росли медленно.
«Почему так? Что еще надо делать?» — ломал он голову, да так и не находил ответа.
Он вложил в работу все силы, всю душу.
А когда пришла осень и взвесили телят, от обиды, досады он чуть не разрыдался. «Сколько труда положил, сколько выхаживал — и все зря…»
«Собачий ты хвост! — сказал он себе тогда. — Ты воображал, что знаешь скотину и стоит только тебе захотеть — все будет по-твоему».