Дом культуры был полон. Парни и девчата сидели, подняв к трибуне юные напряженные лица. «Чем удивлю?» — думал он, глядя на них, но когда рассказывал о тонкостях своего ремесла и о тех волнениях, какие пережил в эту весну, желая получить ранний приплод, зал зацвел улыбками и потом взорвался смехом — дружелюбным и веселым. Однако закончил он выступление лукаво и своевольно: «Но суть-то, братцы, в том, что внутри смешного».
После слета к нему подошла девушка.
— Вы очень хорошо говорили, — сказала она.
— Спасибо, — ответил он, подумав, что ей ни к чему льстить ему, говорить неправду.
— А как будем до дому добираться? — спросила она вдруг. — Из нашего совхоза тут вы да я.
Она была из деревни Таштугай.
День клонился к вечеру. Попутных машин уже не было. Они пошли напрямую, обширной долиной.
Под косыми лучами солнца серебристо переливался ковыль, вспархивали стрепеты, остро пахло соками разнотравья. Они шли быстро, и он удивлялся ее легкой, веселой поступи. Надо было иметь крепкие ноги и сильное сердце, чтобы поспевать за ним. Когда одолели подъем на курган, он сорвал дикую гвоздику и протянул ей. Она теперь шла, поглядывая на него сквозь резные лепестки. На вопросы отвечала просто и коротко. Окончила десятилетку. В этом году. В институт пока не пойдет — не выбрала профессию. Живут втроем. Мать домашняя хозяйка, отец — кузнец. Она была дочь Керимбая…
Он проводил ее до Таштугая и на холме, прощаясь, взял да и сказал:
— Нурдидэ… может, встретимся?
— Встретимся?..
— Через неделю, в этот час, у рощи.
Поймав устремленный на себя взгляд, он прищурился. Глаза у нее были карие, с длинными ресницами, а на шее темнела родинка.
— Хорошо, — сказала она, улыбнувшись. — Через неделю, в этот час…
В день встречи лил проливной дождь. Он вымок до нитки, сидя под кустом. Она пришла вовремя, сняла свой плащ, и они под ним укрылись. Он чувствовал на щеке ее волосы, она слабо дрожала всем телом — тонким и чутким — и улыбалась еле заметной улыбкой, как бы приглашая к сердечности.
Нурдидэ, которой незачем было притворяться и что-то себе и другим доказывать.
Тогда он взял в ладони ее руки, и перед ними медленно поплыл зеленый луг, окутанный розоватым туманом. И в нем что-то дрогнуло и сладостно стиснуло ему сердце.
Через месяц он явился к Керимбаю просить руки его дочери.
— Помолвлена, — властно сказала мать Нурдидэ. — Осенью из армии вернется ее жених.
Керимбай — рослый, с крупным круглым лицом и серебристыми висками — сидел, тоскливо уставившись в угол, а когда вышел провожать его, с тихой доверительностью в голосе простонал:
— Уж если она вобьет себе что в голову, мудрено с ней сладить…
Кильдибай не мог понять: как это маленькая, ничем не привлекательная женщина сумела подмять под себя сильного, красивого мужчину? Кому и чему мы поклоняемся?
Вечером, навестив своих родственников и услышав звон молота в кузне, он зашел к Керимбаю проститься.
— Стало быть, она тебе нравится? — похлопал кузнец по его плечу.
— Конечно.
— Ты ей тоже нравишься. — Керимбай плюнул в кулак и взял молот в руки. — Жених… Слюнтяй он, пустобрех. Подбивает ее в городе жить. Как послужил в армии, так и родная деревня ему не мила стала. Не бывать этому! — ударил Керимбай по наковальне. — Уж тут-то будет по-нашему! — ударил он еще раз молотом. — Не быть мне Керимбаем!
Так в его жизнь вошла Нурдидэ.
Когда они поженились, мать дала им подушку — одну на двоих. На его удивленный вопрос, она ответила: «Чтобы головы ваши не лежали отдельно…»
Однажды к ним приехала мать Нурдидэ. Увидев, как они возвращаются из телятника, держась за руки, прижавшись друг к другу, она их пожурила:
— Людей бы постеснялись. Вы же не в городе живете.
— Сватья, не надо так, — сказала мать. — Пусть ходят. Пусть их тепло переходит друг в друга. У любви своя правда.
Она вошла в его жизнь светло и ровно.
Нурдидэ, любящая по-своему: не показно, не на словах, а с готовностью быть с ним рядом с зари до зари.
Нурдидэ, которая оценила его по достоинству и родила ему дочь и сына.
Нурдидэ, которая даже сквозь слезы слышит его.
Стоял ноябрь, подернутый клубящимся туманом.
Он жил теперь в постоянном ожидании и волнении, что будет, как оно получится, не погибнут ли телята от мороза, и не повлечет ли за собой этот ранний отел беду? Ведь еще никогда в совхозе коровы не телились так рано, в самом начале зимы. Люди не шли на это. Потому что хлопотливо, требуется хорошее стойловое кормление, теплый хлев.