— Кто учил тебя готовить такие снадобья? Делай так, как говорю я. У тебя неплохо получается, но надо доводить талант до совершенства, понимаешь?
Вэнь Нин, пребывающий на седьмом небе от счастья только потому что сестра его похвалила, быстро кивает.
— К-конечно, я всё понимаю!
— Вот и славно. Когда я…выйду замуж, тебе придется занять моё место здесь.
О предстоящей помолвке Вэнь Цин говорит слегка дрожащим голосом. Их хотели познакомить завтра. И этот кто-то мало того, что полная её противоположность из ордена Гу Су Лань, так ещё и тот, кого она не знала до этого… Хотя последнее замечание весьма справедливо. Девушка мало кого знала из других орденов. Единственное познание о «спутнике на пути совершенствования» было то, что его мать и её наставница состоят в весьма неплохих отношениях. И на этом всё.
Чистая формальность. Ею воспользуются, а потом от неё при надобности избавятся, будут угрожать её жизнью (будто она, искалеченная, кому-то нужна).
Всë пойдет не по плану, но будет так, как надо. Ей остается только верить и ждать завтрашнего дня, а после и дня, по истечению которого ей придётся жить в Гу Су, чувствуя себя свободной птицей, которую поймали и заперли в клетку, только чтобы поиграться.
Руки — ветви, руки обвивают меня как узлы
Губы, словно розы, колют кожу острые шипы
Птицы в клетке умирают, я не справлюсь, отпусти
Эти вещества давно в моей стране запрещены.
Комментарий к VIII глава.
Mistika — «Когда ты уходишь».
Развитие персонажа? Неееет, ангст и непонятная фигня…
========== IX глава. ==========
Видела я тьму, она светлей.
Это лёд, в сердце пусто, рвётся нить.
Свет остался в прошлом, настала ночь.
Глядя в бездну, готова уступить. ..
Небо едва освещают первые лучи рассветного солнца, плавно опускающиеся на землю и разгоняющие тëмный фон неба, заменяя его нежно-голубым. В Пристани Лотоса на удивление спокойно, лотосы распускаются, завораживая каждого своим розовым цветом, небольшой ветерок заставляет подниматься слабые волны на самой реке, а свет приятно бликует на речной глади. Тот самый лёгкий порыв ветра приносит приятный и свежий запах в комнату девушки. А-Ли, всегда просыпающаяся с первыми лучами солнца и никогда не занавешивающая окна, открывает светло-карие глаза, сразу же щурясь от яркого света, проникающего в комнату. Натягивает на лицо дежурную улыбку и тут же опускает её — в комнате она одна, незачем улыбаться без причины, ведь так ей придётся ходить целый день, а под вечер скулы начнёт сводить от столь невинного жеста, который, незаметно для нее самой, отдавался слабой болью, что она, А-Ли, все время пыталась отрицать и подавить. Заглушить всеми возможными методами. Скрыть эмоции от других — очень легко, а от себя — практически невозможно. Эмоции — это часть тебя. А себя саму от самой же себя не скроешь, все твои мысли, действия, сокровенные желания — это всё подвластно одной лишь тебе. От себя сердце на замок не закроешь и не спрячешь.
А-Ли не уверена, что вообще что-то сможет изменить, потому что ей, даже пусть и выдающейся заклинательнице, которая далеко не последняя в списке самых красивых девушек, вряд ли будет дано избавить пристань лотоса от нападения, которое незамедлительно последует. Яньли считает дни (годы), выученная дата оседает на языке горьким привкусом, словно девушка сама страдает от синестезии и кроме пустоты может что-то чувствовать.
Потому что уже мало, что чувствует. Недавно А-Ли анализировала события прошлой жизни. Пыталась вспомнить. Ведь тогда, когда разворачивались все события, она находилась в родном ордене матери. Не знала всех подробностей. А-Чэн наверняка далеко не всё ей рассказал. Что ей вообще известно? Даже сил матери не хватило на то, чтобы избавиться от врагов, а когда подоспел отец, было уже слишком поздно. Если она, А-Ли, заклинательница, совсем не важно, что она чем-то сможет помочь. Помочь отступить? Заранее предупредить родителей?
Как это будет выглядеть? Списать всё на интуицию и попросить отца не уезжать? Раскрыть настоящие способности и рассказать о прошлой жизни? Второй вариант надо отмести сразу. Яньли горько усмехается — со стороны её история кажется таким бредом. Даже самые прославленные заклинатели, близкие к совершенству и достижению бессмертия, умирали и не воскресали, тем более — не перерождались за несколько лет до самой смерти. Её историю сочтут бредом сумасшедшего, после чего будет много проблем. На худой конец — поверят, а потом будут ходить за советом, спрашивать про каждый свой шаг.
То, что с ней случилось — только её тайна. Её и Вэнь Цин. Пусть подруга (А-Ли точно может назвать её подругой) как раз-таки из ордена Ци Шань Вэнь, вряд ли она, пусть и прославленная целительница, сможет что-то сделать. Что-то, что повлияет на события. Ведь главными злодеям пьесы уже пора выйти на сцену и заявить о своих возможностях! Пока не открыто, но начать действовать. А-Ли бы начала делать это сейчас, хоть смутно представляет себя в роли человека, готового уничтожить всё на своём пути только ради собственных целей. И всё же их стратегия оказалась не то, что верной, но достаточно продуманной, раз одному ордену удалось едва ли не сокрушить остальные.
За подобными размышлениями она проводит почти всё утро, всё время, отведенное ей на то, чтобы побыть одной, пока никто не встал. В ордене Гу Су Лань, например, все пробуждаются в пять утра. В Юн Мене таких жестких правил нет, чему Цзян Яньли несказанно рада: никто её не застанет за раздумьями до девяти. Нужно всё обдумать, решить, что делать дальше и как жить в конце-концов.
И всё же, несмотря на бездействие, ей кое-что удаётся сделать. А-Ли с лëгкой гордость во взгляде смотрит на мать и А-Сяня, у которых отношения более-менее наладились. Раньше они друг друга не переносили, вернее, А-Сянь получал бесконечную ругань и ненависть в свой адрес, но покорно всё терпел, улыбался, что казалось — ещё немного, и улыбка треснет по швам. Эта улыбка мадам Юй бесила, выводила из себя. И если раньше А-Ли могла лишь ненадолго притупить в обоих близких людях пылающий огонь взаимоненависти, то сейчас, кажется, она затушила его, даже если не полностью, то почти.
— А-Сянь, ты опять испачкался, — она берёт салфетку, искренне улыбаясь, вытирает ею рот Вэй Ина, который в очередной раз испачкался супом из лотоса.
— А-Ли! Ты не служанка… — начинает мать, но тут её взгляд фиолетовых глаз опускается на довольных детей, искренне улыбающихся, и она вздыхает в бессилии: — что с вами делать?
В тот раз Юй Цзыюань бы, несомненно, отругала бы обоих — А-Ли за то, что она «ведёт себя с ним, как служанка», А-Сяня за то, что он сам «позволяет ей это делать». Но сейчас былая ненависть постепенно угасает, ей на смену приходит здравый смысл, и женщина, кажется, начинает осознавать, что жизнь коротка, чтобы тратить её на ненависть. В том, что происходило когда-то, во взаимоотношениях родителей детям нет никакого дела, тем более — их вины. Мадам Юй, несомненно, помнила, как первое время кто-то шептался у неё за спиной о том, что Вэй Ин и есть сын той странной Баочжэнь Санжень и Цзян Фенмяня, а не просто сын его старых приятелей. Помнила ту глубокую обиду, что на долгое время засела в сердце. Помнила ревность к той странной заклинательнице, что исчезла из их жизнь так быстро, как и появилась. Теперь же она, глядя на Вэй Ина, чувствовала немного гордости. Ни характером, ни внешностью, ничем он не напоминал приемных родителей, и никто уже не мог говорить что-то о том, что мальчик может быть незаконнорожденным сыном главы ордена Юн Мен Цзян. Слухи давно перестали существовать, но Юй Цзыюань до сих пор не общалась со многими, помнила и хранила в памяти эти давние обиды, которые, может быть, следовало и забыть.
— Матушка, почему ты так не любишь А-Сяня? — выученный невинный взгляд и не менее невинный тон. Яньли пыталась… Первые попытки погасить несправедливую по отношению к ребенку ненависть обернулись провалом, а последующие уже имели определенное значение и важную роль в их дальнейших отношениях.