«Смогу ли я всё изменить?» — с бешено колотящимся сердцем думала она, когда фигура взрослой Цзян Яньли растворилась в пустоте, оставив её совсем одну. Интересно, если их сознания действительно переплелись меж собой, связано ли это с видениями? Девочка поняла, что, скорее всего, это и есть единственная их причина.
Та Цзян Яньли жила когда-то. А нынешняя способна всё изменить. Именно в этот момент их сознания отделились друг от друга, отдалились, и А-Ли впервые почувствовала себя живой, настоящей, не обременённой моралью, прошлым и всем, чем только можно. Она вдохнула полной грудью воздух из раскрытого окна, заполнивший её комнату. Теперь никто не посмеет назвать её фальшивкой. Теперь никто не сможет вить из неё веревки — она изменится! Девочка точно уверена в этом, она сможет, она обязательно попросит мать научить её искусству заклинаний, обучить всему, что знает сама.
Сила — не главное, однако, и не последний пункт в списке важных вещей, которые в жизни следует всегда выполнять.
Цзян Яньли теперь новый человек, новая личность с новыми эмоциями, которая уж точно не позволит случиться ничему плохому. Или которая хотя бы как-то повлияет на исход.
Ей тринадцать, но это не значит, что она беспомощный ребёнок. А-Ли продолжает улыбаться своим братьям, разговаривать с ними, пытается быть максимально краткой и спокойной по отношению к родителям и всем остальным. Главное, чтобы они ничего не заподозрили. Да и что тут можно заподозрить? Никто не знает ту взрослую Яньли. Перед ними только она, настоящая. Это её жизнь, если ей дали второй шанс, им обязательно надо воспользоваться и прожить жизнь так, как хотелось бы.
Первый раз изменяет она своё поведение перед Цзисюанем, когда тот со своей матерью прибывает в Юнмен. Родители оставляют детей, а сами уходят в здание, и им обоим приходится терпеть общество друг друга. В тот раз они не разговаривали, А-Ли в этом уверена. А сейчас ей надо, нет, она обязана попробовать изменить своё поведение.
— Я понимаю, что Вам не так уж и нравится моё общество, — Яньли говорит это непринужденно, слова вырываются наружу сами по себе, и она не успевает их обдумывать, но внешне кажется спокойной, сидя на берегу реки и плетя венок из каких-то ярко-желтых цветов, что растут неподалеку, — но Вам, как и мне, наверное, не очень хочется слушать причитания родителей о том, как мы будем счастливы. Смиритесь с тем, что мы с Вами — в одной лодке, у нас одинаковые причины и ситуации, мы, конечно, ещё вправе поступить так, как хотим, но изменит ли это что-то? — её почти тошнит от слишком вежливого тона, которого она обязана придерживаться, — мне кажется, нам с Вами надо дать согласие, — заканчивает она более уверенно, голосом, не терпящим возражений, как у матери. А-Ли даже гордится этим.
Цзисюань недоверчиво на неё смотрит — нежный цветочек Юнмена, девушка, слов от которой не дождешься, ровно как чего-то, кроме улыбки, что с лица никогда не исчезает, может говорить так спокойно, словно не так давно решала судьбы тысячи людей, и судьба её самой, как и жениха, её не волнует? Он теряется в своих подозрениях, не понимает, к чему всё это. Или истинная натура Цзян Яньли вовсе не такая чистая, безвольная и кукольная, которой её все привыкли считать?
Ему не остаётся ничего, кроме как согласиться, опаленный её неожиданно холодным взглядом, Цзисюань понимает, что эта девушка всё сильнее вводит его в заблуждение. Вряд ли она его любит — это всем понятно, что нет, хотя выражение лица быстро меняется на привычную улыбку.
Яньли тринадцать. Она учится притворяться, учится улыбаться прежней улыбкой и пытается сохранить отголоски прежней себя, твердо решив переписать судьбу…
Стань мне вновь моими рваными джинсами.
Без тебя я не понимаю прозу.
Я забью на все свои прежние принципы.
Ветер. Ночь.
Ты. Пистолеты и розы…
Вэнь Цин тринадцать. На её плечах ответственность за жизни почти всех в ордене, ведь она целительница. Но ей не может быть страшно — бабушка её всю жизнь к этому готовила. Она знала, что делать, наизусть выучила все названия трав, способ их применения, решительно настроилась обучать брата навыкам врачевания, поэтому почти ничего не боялась. Все страхи, вся неуверенность, всё это осталось в далёком прошлом, потому что А-Цин уже не беззащитная девочка, ей тринадцать, она сильная и умная. А ещё у неё есть тайный помощник, именуемый подсознанием, благодаря которому она выучила всё, что не могла, буквально за несколько дней. Вэнь Цин не знает, совпадение это или нет, не знает, но почему-то интуиция у нее всегда права. Раньше она не верила ни в судьбу, ни в стечение обстоятельств, только в себя. А теперь появилась вера во что-то другое, кажущееся таким близким, но таким далёким.
Она привыкла всё переживать в себе. Привыкла держать эмоции под замком, потому что чувствительность в сфере её деятельности неприемлема. Привыкла делать то, что говорят. А потом поняла, что лишена чувства такта, но это её ни капли не останавливает, потому что быть целителем — спасать людей, говорить с ними необязательно. Вэнь Цин на самом деле меньше всего хочется общаться с другими адептами, посторонними людьми из её клана. У неё есть брат, есть доверительные отношения с другой целительницей — Вэнь Саэ, которую знает ещё с детства: эта женщина наравне с бабушкой старалась заменить им с Вэнь Нином мать, потому что та умерла рано. У Вэнь Саэ длинные темные волосы почти до пят, которые она иногда заделывает в хвост, когда надо лечить чьи-нибудь травмы; одежда — такая же, как у всех в Ци Шань Вэнь, осторчествевшие А-Цин платья с красными узорами, как она их про себя называет, на лице — мягкая улыбка. Девочка завидует, потому что знает: Вэнь Саэ — идеал, которого ей ни за что не достичь, та, на кого следует равняться, но та, которой равных точно нет, не было и не будет, ибо она слишком безупречна.
Безупречна во всём, с лёгкой завистью подмечает Вэнь Цин, у неё на лице — безупречная улыбка, голос — безупречный, целительские навыки — безупречны, отношения со всеми в ордене — безупречны.
А-Цин завидует этой безупречности. Самую малость, но отрицать, что завидует, не может. Ей хочется научиться улыбаться и делать загадочный вид. Хочется мило разговаривать с адептами, привлекать их внимание чисто из-за того, что на таком важном посту общения со сверстниками очень даже не хватает. Хочется общаться, смеяться, завести общие темы, хочется почувствовать себя…живой? А-Цин выполняет свои обязанности словно на автомате, не замечает, что делает, но делает, как выражается наставница, безупречно.
Тошнит от этой безупречности.
Вэнь Цин только учиться улыбаться в любой ситуации, а ей уже надоело. Вэнь Сяэ говорит ей, что не надо скрывать свои истинные эмоции, замечает по лицу ученицы, что улыбаться — не её конек, это работает по принципу «дано — не дано», поэтому заверяет, что быть честной в проявлении своих чувств очень важно, особенно для её возраста. А-Цин кивает, понимает, что план провалился, и с тех пор идёт своей дорогой, не прячется и не скрывает истинное лицо под маской лжи, не накидывает на лицо темную фату фальши. Она мало с кем контактирует, поэтому ей не может быть страшно насчёт своих чувств.
Очередной день за перевязыванием чужих ран, растяжений и жалоб на всё живое. Вэнь Цин освобождается только под вечер, наставница убедительно просит её пойти к себе и отдохнуть. Однако, она берет с собой Вэнь Нина и уходит на улицу, потому что в их небольшом здании душно, а стены давят на нервы, хочется бросить всё и уйти. Вэнь Цин сама по себе свободолюбива, ненавидит, когда её действия что-то сковывает.