— Скажешь, не похожа на лешака?
Со ствола березы сбегал к земле длинный седой мох — борода, да и только, а большущий наплыв на нем был как шляпа.
— Он здесь за остальными приглядывает. Молодые…
Она говорила о деревьях непривычно, словно они были живые. И Митьке захотелось увидеть все ее глазами. Он внимательно стал присматриваться и увидел, что группка тоненьких пожелтевших березок похожа на их деревенских девчонок. А приземистый куст, усыпанный красными ягодами, — на малыша. Кому-нибудь другому про эти свои открытия он ни за что бы не сказал. Даже Вовке не сказал бы, а Тайке… Тае сказал.
— Точно, — обрадовалась она, — совсем ребятенок. Наш Юрочка маленьким точь-в-точь такой румяненький был.
Они подошли к ручью, протекающему по окраине поляны. Ручей был такой чистый, прозрачный и спокойный, что в нем, как в зеркале, отражалось все с мельчайшими деталями и всеми оттенками цвета. Митька даже увидел свои пыльные ботинки, а рядом коричневые туфли Таи, увидел глаженные утром и уже измятые на коленях брюки и рядом ее ноги без чулок… Коленки острые, худые, и одна ободрана. Даже красный цвет царапины виден. Митька смотрел на эту царапину, и будто не на чужой ноге ее увидел, а на своей. Или нет, не как на своей, а как если бы у сестры, которой у него никогда не было. И оттого что он подумал о ней как о сестре, стало до боли жаль эту столько раз битую им девчонку, и он тут же дал себе слово никогда в жизни не обижать ее, а, наоборот, если кто захочет обидеть, так проучить, чтоб навсегда отбить охоту приставать к ней.
— Пошли домой, поздно. Мать ругаться будет, — позвала Тая.
Митьке не хотелось никуда уходить отсюда, но теперь он не смел уже думать только о себе.
— Ладно, пошли.
И когда подходили к деревне со стороны огородов, Митька испугался, что их увидят. Испугался за нее.
— Ты иди, а мне тут по делу еще надо.
Он круто свернул в сторону, шагая через свекольные ряды. И только один раз оглянулся ей вслед. В коричневом школьном платье, с тяжелым портфелем в руках, она совсем затерялась среди грядок с ботвой. Глядя на нее, такую издали маленькую, Митька еще раз дал себе слово никогда в жизни не обижать ее.
— Не глаза у тебя — картошины! — сердито прикрикнула бабка на Вовку.
Кричала она так потому, что Вовка принес дрова и шваркнул их прямо на чугунок с похлебкой, который бабка только что выставила из печи на пол.
Вовка в самом деле не соображал, что делал. Все потому, что, набирая возле сарая дрова, он увидел Тайку с Митькой. Все уже давным-давно вернулись из школы, а эти только еще идут. И почему-то из леса. Неужели Тайка опять что-то придумала, опять грозит чем-то Митьке? И Вовка понял, как можно восстановить настоящий полный мир со своим другом.
На другой день он пришел к школе пораньше и стал поджидать Тайку. Он решил узнать, что замыслила та против Митьки, и уж если опять какую-нибудь гадость, то пускай пеняет на себя.
Но все получилось совсем не так, как представлял себе Вовка. Тайка не захотела ему отвечать, а когда он пригрозил, что отлупит ее, она презрительно усмехнулась и повернула прочь. Вовка дернул ее за рукав. Что-то треснуло. И тогда Тайка размахнулась и залепила ему оплеуху. Тут Вовка рассвирепел, тем более что краем глаза заметил подбегавшего Митьку. Но не успел он даже рук протянуть к Тайке, как подлетел Митька, толкнул его и оба покатились по земле.
Ничего не понимающий Вовка плохо сопротивлялся и скоро лежал на лопатках, а Митька сидел на нем верхом, смотрел на него и не знал, что делать. Он медленно встал, отряхнулся и медленно пошел в школу.
— Вот здорово дал!
— Вот это дружки-приятели!
— За что он тебя? — набросились на Вовку ребята, свидетели драки.
— Эх ты, он тебе раз-раз, а ты как баран вытаращился и хоть бы что, — больше всех беспокоился Петька Конопатый. — Я бы ему так дал, живо с копыток долой.
— Отстань, — попросил Вовка.
— Может, из-за матери чего, тетки Натальи, а? — не унимался Петька.
— Уйди, говорю.
— А то что — ударишь, может?
— Будешь приставать — ударю.
— Ха. Один такой ударил, потом целый день косточки собирал.
Вовка нехотя двинул Петьке в скулу.
Теперь уже Вовка был наверху, когда они с Петькой, наволтузив друг друга, лежали на земле.
— Пусти, — сказал Петька.
— А будешь еще?
— Не буду.
— То-то.
Вовка отпустил его, но радости от победы не было, хотя ребята и поздравляли его: Петьку не любили.
Все уроки он просидел как пришибленный: ни разу ни к кому не повернулся, ни разу ни с кем не заговорил.