Люди, а не дома делают город городом. Город Мурманск делают моряки. Множество моряков. И военные с погонами на плечах; и торговые, дальнего плавания без погон, но с золотыми нашивками на рукавах; и моряки рыболовного флота — те уже без всяких знаков различия, но тоже в морских кителях; и курсанты мореходных училищ — их в Мурманске целых два: высшее и среднее. Митька успел это узнать.
Особенно нравилось ему, забравшись на сопку, где вилась шоссейная дорога под названием «тещин язык», рассматривать порт. Кораблей в порту было невиданное множество. На многих — иностранные флаги, и часто оттуда слышалась музыка. Заморские певцы все как на подбор были с хриплыми голосами, и Митьке казалось, что голоса эти простудились за время плавания. Ему хотелось говорить так же гортанно и хрипло, потому что это значило бы, что и он тоже побывал в дальних странствиях.
Словом, Митька заболел Мурманском. Он забыл сейчас все: уроки, деревню, ребят, Таю. Ему просто некогда было о них вспоминать. Мать не трогала его: она сама все никак не могла приноровиться к незнакомой городской жизни, к тесноте квартиры. Она ходила какая-то потерянная, глаза у нее иногда были красные, как будто она плакала. Как нарочно, дядя Никифор, встретив их, через день ушел в море.
На лестничной площадке, кроме их, было еще две квартиры. В одной жила большая шумная семья. Вечно кто-нибудь из малышей барабанил в дверь или, дотянувшись до звонка, разыгрывал такие трели, словно где-то случился пожар.
Но в той квартире, что напротив, было малолюдно. Изредка выходила молодая женщина с хозяйственной сумкой или портфелем, а один раз вышел военный моряк. И все. Больше из этой квартиры не выходил никто.
Митька уже про себя решил, что это бездетная квартира, и потому удивился, когда однажды он вышел на площадку и увидел на пороге этой квартиры девочку. Девочка была очень бледная, очень высокая. Она взглянула на Митьку своими блеснувшими в полутьме глазами и спросила:
— Ты в этой квартире живешь?
— Да.
— Ты Дима?
Митька не сразу сообразил, что «Дима» — это тоже его имя.
— М… м-да, — ответил он.
— Ты не смог бы помочь мне? Если, конечно, не очень торопишься, — спросила девочка и отодвинулась в глубину квартиры.
— Пожалуйста, — Митьке захотелось быть таким же вежливым, как и она.
— Понимаешь, я долго болела, ослабла… никак не могу достать книгу, голова кружится.
В большой комнате, куда вошел вслед за девочкой Митька, вдоль всех стен от пола до потолка шли полки, и на каждой полке — книги. Пожалуй, Митька нигде не видел столько книг. Их, наверное, было больше, чем в их школьной библиотеке.
Возле одной стены стояла небольшая лестничка. Митька влез по этой лестничке и достал книгу, на которую ему указала девочка. Книга была очень толстая, тяжелая, с золотыми буквами на корешке и обложке и называлась «Всемирная история».
Он с уважением посмотрел на девочку. Надо же, никто не заставляет человека, а она сама добровольно читает такие книги.
— Спасибо, — сказала девочка. — Давай с тобой познакомимся: меня зовут Кира. Ты любишь книги?
Митька постеснялся сказать, что он абсолютно равнодушен к ним, и кивнул головой. Но кивнул так, что это не было похоже ни на «да», ни на «нет». Кира сама решила, что это означало «да».
— Вот на этой полке — вся художественная. Выбирай, что хочешь. Наверное, не читал еще Жоржа Сименона: только что вышел.
Она предлагала ему и другие книги, говорила что-то, а он смотрел на нее, и, странное дело, она казалась ему почему-то знакомой. Он знал, что никогда не встречал ее раньше, и все равно казалось, что встречал. Кира говорила спокойно и рассудительно, как взрослая, и даже то, как она говорила, было Митьке знакомым. Удивительно!
Шло время.
Пообвыкнув, Митька уже реже носился по городу. Без завистливого гула в сердце смотрел и слушал жизнь порта. А двойка по алгебре напомнила ему вскоре, что есть такие дела, как домашние уроки, и заставила сесть за учебники.
Иногда вечером они втроем — с матерью и Вовкой — ходили в кино или смотрели телевизор, который мать недолюбливала, считая, что он портит глаза.
Она вроде смирилась с новой жизнью, похоже, думала, что осели они здесь надолго, потому что, когда вернулся с рейса дядя Никифор, стала уговаривать его устроить ее на работу.
— Да куда я тебя устрою, — отнекивался он. — Ты ж привыкла к вольному воздуху. На рыбзавод, что ли, пойдешь?
— А хоть и на рыбзавод. Не могу я сложа руки сидеть, сил нету, — сердилась Наталья.
— Как это сложа руки? — возмущались мальчишки. — Целый день работаешь.