Тайку они увидели, когда возвращались вдоль речки домой. Она, ни о чем не подозревая, полоскала белье и даже что-то напевала своим скрипучим голосом. Подол платья она засунула в трусы, и видны были ноги, длинные, худые, как у цапли.
— Давай?
— Давай. — Переглянулись ребята.
— Иди-ка сюда, — позвал Вовка.
— Зачем это? — недоверчиво спросила она.
— Выйдешь, поговорим.
Она посмотрела на него, на Митьку.
— Некогда мне.
— Успеешь. А то смотри, мы сами к тебе в воду пойдем, хуже будет.
— А я кричать буду.
Ее птичьи круглые глаза смотрели без страха, скорее даже с вызовом.
— Не услышат, — пообещал Митька.
— Это меня-то?
И завизжала так пронзительно, так громко, что галки сорвались с деревьев и с шумом полетели прочь от опасного места, а Мурец трусливо поджал хвост и скачками понесся наутек.
Ребята зажали уши.
— Это еще что, — перестав визжать, сказала Тайка. — Я еще громче могу. В городе услышат.
— Пока к тебе прибегут, мы тебя отлупим как следует.
— А чего я вам сделала?
— Не знаешь? — Вовка шагнул в воду.
— Это вы из-за Мурца? — сразу догадалась Тайка. — Так я ж никому-никому не скажу. Столько молчала, неужто теперь буду. И пятка давно зажила.
Она вытащила из воды ногу, показала пятку.
— Видите?
— А чего Митьке все время грозишься?
— Я не грожусь.
— А приставать к нему будешь?
— Больно надо.
— Дай честное пионерское, — потребовал Вовка.
— Чего привязались? — И вдруг обрадованно закричала: — Теть Паша!
Мальчики увидели мать Шуры. Она тоже шла сюда, к реке, несла на коромысле мокрое белье.
— Теть Паша, они меня бить хотят! — закричала ей Тайка.
— Стало быть, заслужила, — спокойно ответила тетя Паша и прошагала дальше.
— Что, — съехидничал Митька. — Вот сейчас будет тебе, чтоб не ябедничала.
И он стал закатывать брюки.
Тайка принялась руками и ногами брызгать на них водой. Это словно подхлестнуло ребят, и они бросились к ней. И хоть она отбивалась как могла — брыкалась, кусалась, плевалась, но они все-таки словчились ухватить ее и посадили так, что вода ей стала по горлышко.
— Ну, будешь, будешь?
— Не буду, — заревела Тайка. — Никого мне вас не нужно. Сама проживу-у-у.
Ребята отпустили ее. Молча вышли на берег, молча подобрали удочки, рыбу и пошли. Друг на друга старались не смотреть.
Первый заговорил Митька.
— Так и надо ей! Может быть, научится уму-разуму.
— Нехорошо только, что мы вдвоем…
— Разве один с ней справится?
— Один не справится. Но все равно…
— А зато лезть не будет. И чего ты теперь… Сам говорил — проучить.
— Да я не так думал.
— Не били же, обмакнули только.
— Все равно, — упрямился Вовка.
IV
Отец приехал неожиданно, когда Вовка уже спал.
Не проснулся он ни от громкого на радостях разговора, ни от ярко горевшей под потолком лампы. Даже когда бабка, суетясь, грохнула с лавки пустое ведро и звон пошел по всей избе, он только сладко чмокнул во сне и перевернулся на другой бок.
Зато утром, хорошо выспавшись за ночь, он проснулся раньше всех.
Проснулся и сразу почувствовал: что-то произошло. Он окинул глазами комнату и замер: на полу у стены стоял чемодан.
Вовка вскочил, выбежал на двор, полез на сеновал. Отец, как всегда в отпуске, спал здесь. Раньше бы Вовка сразу бросился целоваться, тормошить отца, теперь же он знал, как важно выспаться человеку, да и не маленький — нежничать.
Он сидел и глядел на отца, с нетерпением ждал, когда отец сам проснется.
И может быть, от пристального Вовкиного взгляда или оттого, что сквозь щели крышки упали на него лучи солнца, отец, как будто он и не спал вовсе, а просто лежал задумавшись, открыл глаза.
— Здорово, сынок.
— Здравствуй. Ты чего это так долго не ехал?
— Так вышло. План выполняли.
— Ну и выполнили?
— Выполнили. Иди поцелуемся.
Вовка стеснительно поцеловался с отцом.
— Может, с утра пораньше махнем на речку? — предложил отец.
— Махнем. С удочками?
— Да нет, дай отдохнуть от рыбы. Вот искупаться — хорошо. Сам знаешь, у нас не накупаешься.
Да, с Баренцевым морем шутки плохи. Если, по несчастью, свалился кто за борт — больше десяти минут не выдерживает: судороги — и ко дну. И никакой Гольфстрим не помогает.
Не заходя в дом, пошли на речку. Еще было прохладно, и потому долго задерживаться в воде не стали.
На обратном пути встретили колхозников. Отец со всеми здоровался, разговаривал, а кое-кого пригласил к себе вечером домой. Позвал он и тетку Наталью, Митькину мать.