— Что? — Нона потрясла головой. Она почти не помнила, как покинула город. Оглянувшись, она увидела, что тот в миле или больше позади, а по бокам настоятельницы идут две монахини.
— Ты собиралась рассказать мне, что случилось с Раймелом Таксисом, — сказала настоятельница.
Нона снова посмотрела на монахинь; обе выше настоятельницы Стекло, одна — очень худая, другая — с более округлыми формами, их рясы порхали вокруг них. Она смутно помнила, как они присоединились к настоятельнице у каких-то маленьких ворот в городской стене. Одной из них было, пожалуй, столько же лет, сколько настоятельнице, ее лицо было морщинистым и обветренным, глаза — холодными, губы — тонкими. Другая, помоложе, зеленоглазая, ответила на рассеянный взгляд Ноны широкой улыбкой, заставившей ее отвести взгляд.
Нона устремила взгляд на горизонт. Монастырь больше не был виден, он отошел от края обрыва.
— Сайде велели вымыть полы в комнатах Раймела. Я услышала, как она визжит. — Люди так не кричат. В деревне, когда Серый Джарри резал свиней... это звучало именно так. И когда один из мальчиков, столпившихся у люка, сказал «комнаты Раймела», какая-то холодная рука схватила Нону за грудь и потянула вперед.
— Я спустилась по лестнице. Быстро. — Это было медленнее, чем падение, но не намного. Она выбежала в фойе. Сайда оставила ведро и швабру, чтобы держать дверь открытой, большую дубовую плиту с медными петлями.
— На полу валялись осколки горшка. И он причинял ей боль. — Сайда выбила что-то из ниши — она всегда была неуклюжей. Раймел сжал ее руку в кулаке, проглотив ее от запястья до локтя, и поднял Сайду с земли. Он просто стоял, поворачивая руку из стороны в сторону, пока Сайда боролась и извивалась, пытаясь уменьшить ужасное напряжение в локте и плече, все время крича.
— Я велела ему опустить ее, но он меня не услышал. — Нона подбежала, чтобы поддержать подругу, но Сайда весила в два раза больше, чем она сама. Тут Раймел заметил ее и, смеясь, тряхнул Сайду так, что Нона отлетела в сторону. Что-то хрустнуло в руке Сайды, когда он сделал это — достаточно громко, чтобы заглушить ее крики.
— Вот я и остановила его. Перерезала ему горло.
Более молодая монахиня фыркнула у нее за спиной:
— Говорят, он девяти футов ростом.
— Я забралась наверх. — Раймел был ростом не девять футов, а больше восьми. Он опустился на одно колено, все еще удерживая Сайду за сломанную руку, дразня Нону уродливой ухмылкой на своем красивом лице.
Нона бросилась вперед. В глазах Раймела мелькнуло удивление, но он не успел пошевелиться. Она запрыгнула ему на колено, чтобы набрать необходимую высоту, а затем полоснула его рукой по горлу.
— Как ты его порезала? — Старшая монахиня, сзади.
— Я... — Нона представила себе Раймела с золотистыми волосами, вьющимися над нахмуренным лбом, улыбку, переходящую во что-то другое, кровь, покрывающую багрянцем глубокие разрезы на шее. — Я вытащила кинжал из ножен на его бедре, когда карабкалась на него.
— Это, — сказала младшая монахиня, — звучит крайне маловероятно.
Настоятельница Стекло ответила прежде, чем Нона успела резко возразить:
— Тем не менее, если вы присмотритесь повнимательнее, Сестра Яблоко, то увидите, что туника девочки была когда–то белой, а не коричневой. Если верить стражникам в Хэрритоне, этот коричневый цвет представляет собой смесь засохшей крови и тюремной грязи. Более того, она и ее подруга должны были быть повешены за убийство Раймела Таксиса.
— Тогда почему он не умер? — спросила Нона. Она хотела, чтобы Раймел умер.
— Потому что его отец очень богат, Нона. — Настоятельница увела их с дороги на более узкую тропу, ведущую к высоким стенам обрыва. — Не просто немного богат, но настолько богат, что может каждый день покупать новый особняк и спать в нем каждую ночь, пока возраст не потребует его.
— Деньги не имеют значения, когда ты истекаешь кровью. — Нона нахмурилась. Богатые или бедные, внутри люди выглядят одинаково.
— Туран Таксис достаточно богат, чтобы владеть людьми из Академии. — Настоятельница подхватила свою рясу, чтобы легче подниматься по склону. — Я уже скучаю по своему посоху. Старая дама без палки, на которую можно опереться, — это действительно печально.