Дверь в конце коридора привлекла ее внимание, хотя темнота скрывала ее. Воспоминание об этой двери, черной и отполированной, прижалось словно палец между глаз. Ноги хотели унести ее туда, а руки — прижаться к гладкому дереву и ощутить вблизи огромную и дремлющую... полноту... которая лежала за ним.
Где-то в нескольких кельях позади женщина кашлянула во сне, нарушая тишину и странность происходящего. Освободившись от паралича и принуждения, Нона подняла руку, чтобы заслонить пламя свечи, и вошла в узкую комнату, к которой привела ее Сестра Яблоко.
Даже в ее камере в Хэрритоне было окно, возможно, высокое и зарешеченное, но предлагавшее осужденным небо. В новой камере Ноны была щель, достаточно широкая, чтобы просунуть руку, и закрытая сосновой доской. Она сделала круг. Спальный тюфяк, подушка, стул, письменный стол. Горшок, чтобы помочиться. Последнее и самое странное — кусок металла, идущий вдоль внешней стены на уровне земли. Он выходил из камеры слева и исчезал за стеной справа. Круглый, как ветка, и слишком толстый, чтобы обхватить его рукой.
Нона фыркнула. Пыль и спертый воздух неиспользуемой комнаты. Она подошла к тюфяку. Жар, поднимающийся от металлической палки, обжигал ей щеки. Вся камера хранила его тепло. Нона отодвинула тюфяк от раскаленного металла, не доверяя ему. Она поставила свечу, натянула на себя одеяло и положила голову на подушку. Бросив последний взгляд на комнату, она задула пламя. Она смотрела в темноту, ее разум был слишком взбудоражен, чтобы спать; она была уверена, что пролежит без сна всю ночь.
Мгновение спустя звон железного колокола заставил Нону открыть глаза. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Нона приподнялась с тюфяка и, моргая, посмотрела в сторону входа, где темнота превратилась в мрачный полумрак. У нее вырвался стон, каждая конечность затекла и болела, хотя она помнила только, как напрягала ноги во время подъема.
— Вставай! Вставай! Здесь нет никаких лежебок! Вставай! — Маленькая, угловатая женщина с голосом, который звучал так, словно его насильно проталкивали через узкую щель. Она вошла в камеру и, перегнувшись через Нону, откинула ставень. — Впусти свет! Никакого укрытия для греха!
Сквозь пальцы, поднятые для защиты от дневного света, Нона обнаружила, что смотрит в безъюморное[3] лицо, плотно сжатое вокруг выступающих скул, с широко раскрытыми глазами, бледными и обвиняющими. Голова женщины, которая в полумраке казалась особенно пугающей, была украшена приподнятым белым головным убором, похожим на воронку и совершенно не похожим на то, что носили другие монахини накануне вечером.
— Вставай, девочка! Вставай!
— А, я вижу, ты уже познакомилась с Сестрой Колесо. — Сестра Яблоко вошла в открытую дверь, держа в руках длинную рясу из белого льна, снаружи отделанную серым войлоком.
— Она спала после утреннего колокола! — Старуха подняла руки, явно не зная, ударить ли Нону или лучше изобразить чудовищность ее преступления.
— Она новенькая, Колесо, еще даже не послушница. — Сестра Яблоко улыбнулась и многозначительно посмотрела на дверь.
— Босоногая язычница — вот кто она!
Сестра Яблоко, все еще улыбаясь, протянула пальцы к выходу:
— С вашей стороны было похвально заметить, что в келье кто-то есть.
Старшая монахиня нахмурилась и провела рукой по лбу, убирая выбившуюся прядь бесцветных волос обратно в головной убор.
— Я замечаю все, что происходит в этих кельях, сестра. — Она прищурила свои водянистые глаза на Сестру Яблоко, затем резко фыркнула и вышла обратно в коридор. — Ребенок воняет, — бросила она через плечо. — Его нужно помыть.
— Я принесла тебе кое-что. — Сестра Яблоко подняла рясу. — Но я и забыла, какая ты грязная. Сестра Колесо права... — Она сложила руки на животе. — Идем со мной.
Нона вышла из комнаты вслед за Сестрой Яблоко, огибая монахинь, выходивших из своих келий или тихо переговаривавшихся в коридоре. Пара из них подняла брови при ее приближении, но никто не обратился к ней. В какой-то момент угловатая монахиня остановила Сестру Яблоко, положив руку ей на плечо. Она возвышалась над остальными, ее рост, казалось, увеличился и вытянул обычную женщину далеко за пределы сложения, оставив опасно худой.
— Госпожа Меч докладывает о вооруженных людях за колоннами. Эмиссар прибыл еще до рассвета.
— Спасибо, Кремень, — кивнула Сестра Яблоко.
Сестра Кремень наклонила голову, ее лицо было таким темным, что в полумраке Нона могла видеть только черные глаза, сверкающие, когда они изучали ее. Монахиня убрала руку с плеча женщины поменьше и отпустила ее.