— Это же серебряная крона! — Нона указала на монету, которой играла Клера.
— Я заставила одну стать многими. — Клера сунула монету в карман. Та упала со слабым звоном. — Мне немного повезло. — Она улыбнулась, но вид у нее был грустный.
— Как... — но тут дверь распахнулась, и в комнату с визгом вбежала Рули, завернутая в полотенца, а Джула и Кетти ее преследовали.
— Лови ее!
— Хватай ее!
И Клера бросилась в погоню, широко и дико улыбаясь.
Глава 14
Первая полная неделя пребывания Ноны в монастыре прошла как в тумане: она изнуряла себя бесконечным повторением ударов, бросков и захватов на Мече, напрягала мозг в Академии, изучая оледенение, эрозию и образование скал, и объедалась, все еще не в силах поверить, что трапезы будут приходить три раза в день.
В дормитории Нона разделила с Гессой еще два сна, оба кошмарные. Гесса сказала, что они, должно быть, проходят через остатки связи, которая возникла, когда она поделилась с Ноной своей памятью. Феномен исчезнет, сказала она. Кроме того, Кетти поссорилась с Генной, и их обоих на неделю отправили в прачечную. И, к радости Клеры, кот настоятельницы помочился на рясу Арабеллы в ночь третьего дня.
На уроках Тени они сварили еще два яда, один из которых вызывал слепоту, другой — путаницу, изучая природу ингредиентов, противоядия, если таковые существовали, и средства, с помощью которых полученные мази могли быть введены жертвам или избегнуты послушницами. Сестра Яблоко оказалась столь же неприятной в своей пещере, сколь милой вне ее. Кетти провела целый день без зрения после того, как ей не удалось помешать Отравительнице обмануть ее тем же трюком, который она только что описала на доске. Рули провела целый день в Необходимости после того, как слишком громко пошепталась с Генной в конце класса. Никто не знал, как Отравительница добралась до нее, но к тому времени, когда она добежала до верха лестницы, ее уже рвало. И Джула попала на острый кончик языка Яблока за мгновение мечтательности — критика ее алхимических неудач довела девочку до слез, что невольно заставило рассмеяться остальной класс.
Путь оказался наименее любимым уроком Ноны, он был даже хуже, чем скучный Дух, на котором Колесо вела их через бесконечные маленькие церемонии, которые, казалось, занимали каждый день Святой Сестры. Вскоре она начала бояться комнаты Сестры Кастрюли, наполненную светом и гармонией. Она смотрела на узоры до тех пор, пока ей не показалось, что ее глаза вот-вот начнут кровоточить, но ничего из того, что рассказала старуха, не заставило мистический Путь открыться перед ней. В ней не было той странной и тревожной энергии, о которой говорила Арабелла на первом уроке Пути, только такая глубокая скука, что ей захотелось выцарапать себе глаза. Визуализация безмятежности разозлила Нону; визуализация тишины наполнила ее голову требованиями чего-то другого.
К тому времени, когда снова пришел седьмой день, Нона уже начала считать монастырь своим домом. Воспоминания о Калтессе казались далекими, воспоминания о Гилджоне и его повозке — сном, а воспоминания о деревне — историей, рассказанной о ком-то другом.
По дороге к Башне Академии Нона остановилась, медленно повернулась на месте и посмотрела на здания, которые так быстро стали знакомыми: Зал Сердца и Зал Меча, Собор Предка, маячивший позади них, дормитории и трапезная, аркада монахинь и широкий двор перед баней. Одинокая курица с важным видом расхаживала в тени скриптория, останавливаясь, чтобы поскрести землю и клюнуть, словно ища пропущенные знаки препинания. Между прачечной и санаторием Нона разглядела стоящий у винодельни фургон, нагруженный бочонками с последним вином, готовым к поставке. Послушницам Священного Класса разрешалось выпить бокал монастырского вина за вечерней трапезой в любой седьмой день, который также был священным праздником, чем большинство из них, по-видимому, и являлось. Рули утверждала, что монастырь зарабатывает гораздо больше на доставке бочонков Сладкого Милосердия по Коридору, чем на обучении и тренировке послушниц.
— Конечно, если бы кто-нибудь из них встретился с Отравительницей, они бы сейчас выливали вино из своих кувшинов в канализацию.
Клера ждала в дормитории, когда Нона вернулась с очередного урока сестры Чайник, ее белые от мела руки были сведены судорогой, а пальцы испачканы чернилами. Прощальные слова сестры Чайник были о Клере, и Нона пересекла продуваемые всеми ветрами дворы, хмурясь под их тяжестью.