— Что они с нами сделают? — спросила Нона. Земля была влажной, неровной и твердой, и в этом месте стоял стойкий запах канализации, возможно, напоминая о последней монахине или послушнице, посланной сюда, чтобы поразмыслить о своих грехах.
— Надеюсь, нас сочтут невиновными.
— А если нет?
— Ну что ж, тогда мы будем предметом церковного правосудия, которое, к сожалению, покоится на очень старых и довольно варварских законах. Мне отрежут язык и выпорют, а потом выгонят из монастыря. И тебя предадут смерти.
— О.
— Ты сама спросила. И ты была на ступеньках виселицы, когда я нашла тебя...
— Я думала, что вы любите лгать. — Нона пошевелила руками в ярме. Было больно.
— Я сказала, что ложь может быть очень полезной. Но даже дети заслуживают честности в темноте.
— Как?
— Как что?
— Как меня предадут смерти?
— А. — Настоятельница втянула в себя воздух. — В каждом монастыре свой обычай. Молчаливое Терпение и Целомудренная Преданность сжигают, но по-разному; Скала Джеррена предпочитает побивать камнями. Мы топим. Не в мое время, но говорят, что дно провала полно костей...
— Зачем вы мне все это рассказываете? — Может быть, Ноне было всего десять лет, но она знала, что взрослые должны утешать детей, даже если они могут предложить только ложное утешение.
— Чтобы завтра ты попридержала язычок и позволила мне сделать то, что нужно, без того, чтобы твой гнев закопал нас еще глубже.
При этих словах Нона прикусила губу и подтянула колени к груди, прислонив часть тяжести колодки к стене пещеры. Она молчала, казалось, целую вечность, вспоминая лица своих одноклассников, когда они смотрели, как ее уводят.
— Почему вы помогаете мне? — наконец спросила она.
Настоятельница Стекло долго молчала, а когда заговорила, то сказала только одно:
— Возможно, потому, что я действительно знаю, кто такой Туран Таксис.
Глава 16
Церковь-стражи вывели Нону и настоятельницу, щурящихся от дневного света, и повели их мимо скриптория и Зала Меча в Зал Сердца. Монахини и послушницы выстроились на последних пятидесяти ярдах перед ступенями и колоннами парадного входа в Зал Сердца. Сестры и старшие послушницы бормотали первую молитву Предка. Нона не знала этих слов наизусть, но слышала их достаточно, чтобы узнать, когда они были произнесены.
— Предок, следи за нашим путешествием. Предок, проведи нас в направлении от и в направлении к. Предок, помоги нам нести бремя наших лет и вечер...
— Разве так не говорят на похоронах? — спросила Нона, спотыкаясь и стараясь не отставать от настоятельницы.
— И при родах, Нона. И при родах.
Огромные двери из железного дерева вели в фойе, еще больше колонн поднималось к сводчатому потолку, пол был выложен черно-белой плиткой. Бронзовые двери, поменьше, открывались в зал с куполообразным потолком, где первосвященник восседал на возвышении в кресле, чья позолоченная спинка возвышалась над ним в виде свитков. Четыре архонта сидели у подножия возвышения, по двое с каждой стороны, каждый в пышном наряде и в кресле, едва ли менее впечатляющем, чем у первосвященника. Нона впервые рассмотрела архонтов, заметив в ночь их прибытия только их величие и символы должности. Толстый и бледный человек, седеющий, с глубоко посаженными глазами и влажными губами. Строгая старуха, темная как смоль, с бритой головой, с единственной золотой серьгой в ухе. Высокий и худощавый мужчина, моложе остальных, темноволосый, с выражением глубокой меланхолии на лице. Крепкий мужчина, излучавший вокруг себя беспокойную энергию, квадратная голова на толстой шее, половина лица покрыта старыми шрамами, как будто чья-то когтистая рука пыталась оторвать ему голову. Этот последний бросил быструю натянутую улыбку в конец зала — исчезнувшую так быстро, как будто ее никогда и не было.
Полдюжины помощников, некоторые с переплетенными в кожу томами законов, сопровождали архонтов; все, собравшиеся перед помостом, очевидно, были настолько погружены в различные невнятные разговоры, чтобы даже не заметили появление пленников. Сестры Колесо и Роза ждали возле возле близкой к двери области, огороженной короткой деревянной стеной, доходившей Ноне до груди. Церковь-стражи выстроились вдоль стен зала, по пять с каждой стороны.
Настоятельница Стекло первой вошла в ограду, Нона последовала за ней.
— Ты боишься, дитя мое? — спросила настоятельница, с трудом поворачивая голову и руки, чтобы взглянуть на Нону.