Просьба архонта прошла через цепочку помощников и охранников к сестрам, ожидавшим снаружи. Последовала тишина, поскольку, по-видимому, монахини разбежались в поисках обетной свечи.
— Как ваша сожженная рука изменит его мнение? — спросила Нона. Ее запястья начали болеть, к пальцам вернулась некоторая чувствительность, хотя колодка был не менее тесной. — Ему все равно: он любит причинять людям боль.
— Первосвященник увидит всю глубину моего убеждения. Каждая секунда промедления опозорит его перед архонтами, против которых он высказал свое мнение. Он будет знать, что женщина, которая может выдержать пламя, способна на все, и это поколеблет его. — Настоятельница говорила со спокойной безмятежностью, не сводя глаз с Первосвященника Джейкоба, сидевшего в кресле напротив.
Нона спросила себя, как Настоятельница Стекло может быть такой спокойной. Сама Нона обожгла пальцы в углях костра, когда едва могла ходить, и эти мгновения невероятной боли навсегда отпечатались в ее сознании.
— Если женщина способна на такое, значит, она тоже способна солгать?
— А его это волнует? Как и правда. — Настоятельница не сводила глаз с Первосвященника Джейкоба. — Если он решит причинить мне боль, то в конце концов ему придется отпустить меня. Думаешь, у него есть яйца для этого?
Нона знала, что на месте настоятельницы она бы вспотела. Искала бы выход. Готовая к бою. Но женщина выглядела такой... безмятежной.
— Вы ведь это делаете, не так ли? Этой игре разума учит Сестра Сковородка. — Затенение Пути, так это называли послушницы. Не следовать по нему, как квантал, но подойти достаточно близко, чтобы изменить способ работы их умов.
— Безмятежность. — Настоятельница медленно кивнула.
Нона нахмурилась. Безмятежная или нет, настоятельница все равно будет гореть.
Вошла молодая церковь-страж в промоченном дождем плаще и сдвинутом набок шлеме. Она подошла к архонтам, сжимая обетную свечу так, словно это был священный артефакт.
— Снимите с пленницы колодку и приведите ее к нам, — приказал первосвященник. — Поставьте стол... вон там. И веревку, чтобы она не подняла руку слишком высоко над пламенем.
— Вряд ли в этом есть необходимость. Я...
— Она доказывает это мне, а не вам, архонт Краттон, и я считаю это необходимым! — Он вытер рот. — Приведите и девочку.
Рядом с Ноной охранник работал тяжелым ключом, вращая винт, который позволял медленно отделить колодку, удерживающую руки Настоятельницы Стекло по обе стороны от ее головы. Устройство издавало болезненный звук, иногда визг, иногда более глубокий скрежет.
— Будет лучше, если ты отвернешься, дорогая Нона, — сказала настоятельница, высвобождая одну руку из колодки, когда страж потянулся, чтобы освободить другую. — Не вмешивайся, ты мне не поможешь. Мне нужно сосредоточиться.
Нона смотрела, как с шеи Настоятельницы Стекло сняли колодку, и она, разминая запястья, пошла туда, где на столе стояла свеча. Нона спросила себя, не спасла ли ее настоятельница от петли, как она сама сначала сказала, по какому-то принципиальному поводу, возмущенная коррупцией и провалом имперского закона? Или потому, что она ценила навыки, продемонстрированные Ноной? Или ее действительно вело видение? Или это заявление было сделано в отчаянии? Все это не имело никакого смысла. Настоятельница сказала, что слова — это шаги по пути: главное — попасть туда, куда идешь. Интересно, подумала Нона, знает ли настоятельница, куда она сейчас идет, или эта игра ускользнула от нее в тот день, когда она вышла из тюрьмы Хэрритон, держа Нону за руку?
Церковь-страж, который вел Нону за настоятельницей, напомнил ей человека, который вел ее на виселицу: высокий, седеющий, вероятно, чей-то дед. Если настоятельница не выдержит испытания, то именно он столкнет Нону с края провала и отправит ее тонуть в воде.
— Она надежно привязана? — Первосвященник спустился со своего возвышения и наклонился над столом, оказавшись почти лицом к лицу с Настоятельницей Стекло, словно опасаясь обмана. Две веревки, обвязанные вокруг раненого запястья настоятельницы, вели к противоположным ножкам стола, где они были закреплены. Она могла двигать рукой из стороны в сторону, но не поднимать ее.
Обетная свеча, толстая, но короткая, стояла рядом, ее пламя мерцало, когда стражи обходили стол, проверяя путы настоятельницы.
— Настоятельница? — Первосвященник указал на пламя. — Я жду, чтобы меня убедили.