- Нет. - Мама замялась. - Как бы это сказать... Она не была уверена, что я смогу тебя вырастить до этого возраста и не угробить, понимаешь?
Это я как раз отлично понимаю. Мама дважды забывала меня в младенческом возрасте в коляске у магазинов и четыре раза в песочнице у дома, когда я уже начала ходить.. Но дело, конечно, не в этом. Дело в Службе спасения. Был такой кошмарный год, когда я вызывала эту службу шесть раз. У мамы при протира-нии пыли дважды застревала рука в батарее, она провалилась ступней в сток унитаза и не смогла ее вытащить, постирала котенка в стиральной машине вместе со своим шелковым бельем (деликатная стирка), свалилась с балкона, вешая простыни, и повисла на оборванном шнуре, обмотавшем ее запястье, а уговорив меня, шестилетнюю, покататься на санках, села показать, как правильно рулить на льду пруда, и дорулила как раз до проруби. Сердобольные диспетчеры в Службе спасения, уже узнающие мой голос по телефону, во время успокаивающих разговоров советовали мне (шестилетней!) пройти курсы оказания первой медицинской помощи, побыстрей научиться плавать, готовить, стирать и убирать квартиру. Что я и делала в перерывах между учебой и балетной школой.
- Ладно, - сказала я маме. - Десять лет наступило в прошлом месяце, я выжила. Что дальше?
- А дальше свекровь сказала, что сама разберется с укреплением твоей жизнеспособности.
- Да я ее не помню!
- Это неважно, - отмахнулась мама. - Пирожки, вот проблема!
- А пирожки зачем?
- Она сказала, чтобы в первое воскресенье июня твоего одиннадцатого года жизни я испекла пирожки, - вспоминает мама, - приготовила ее любимое... О боже! - Она вскочила и забегала по кухне. - Ее любимое селедочное масло! Нет мне прощения!
- Еще и масло, - только и смогла посетовать я, уроненная ею на пол при вскакивании.
- Масло - это просто, - утешает себя мама, - это ерунда совсем, нужно из селедки вытащить все кости, перекрутить ее через мясорубку и смешать со сливочным маслом в какой-то простой пропорции. Это просто, но вот пирожки!..
- Давай выпотрошим и вымоем холодильник, - предложила я.
- С ума сошла? - ужаснулась мама. - Сегодня еще и холодильник мыть?!
- Ты же знаешь, что это самый простой способ обнаружить, много забытых там продуктов. Это я на селедку намекаю. Ты хоть представляешь, что это значит - вытащить все кости?
- Ну, это наверняка не трудней, чем приготовить дрожжевое тесто, оно-то требует часа три...
- Нам повезет, если мы найдем какую-нибудь забытую банку с селедкой в винном соусе или что-то подобное.
- Точно! - обрадовалась мама. - С Нового года должны были банки остаться!
Обрадовавшись, мы вытаскиваем все из холодильника. С удовлетворением первобытных охотников, заваливших мамонта, оглядываем массу упаковок и упа-ковочек, банок, пластмассовых салатников. Определяем наконец источник подозрительного запаха, изводившего нас с прошлой недели, - это протухшее треснувшее яйцо, оно свалилось в тарелку с остатками тертого сыра и затерялось там.
- А "сайра в собственном соку" не сгодится вместо селедки в винном соусе? - с надеждой интересуется мама.
Я задумываюсь и решаю, что самое время кое-что выяснить.
- Как ты к ней относишься?
Мама сразу понимает, о ком я говорю, и отвечает искренне:
- С ужасом.
- Мы можем, конечно, сделать ей масло с этой сайрой в собственном соку, но только если хотим отравить бабушку. Банка вздулась и дата употребления давно просрочена.
- Пусть живет! - отмахивается мама. Вероятно, я не совсем правильно поняла, что она понимает под "ужасом".
- То есть ты хочешь выполнить заключенный с нею договор и отправить меня в эту Зафигаловку...
- Загниваловку.
- Ну да, в Загниваловку. С пирожками и селедочным маслом. К страшной вредной бабке, которую я совсем не знаю!
- Она сидела с тобой до восьми месяцев, я писала тогда диплом и мне было совсем невозможно...
- Но я ее не помню! Почему ты никогда о ней не рассказывала? Где фотографии, где поздравления с праздниками? Как ее вообще зовут? Почему ты не называла ее имени?
- Я боюсь ее, - честно отвечает мама. - Боюсь так, как ничего больше в жизни не боюсь.
- В прошлом году ты говорила, что боишься выкидыша!
- Выкидыш, - доверительно сообщает мама, - это ерунда по сравнению с твоей бабушкой. Но она честно выполнила свою часть уговора. Твой отец взял на себя все хлопоты по разводу, исправно переводит на книжку деньги и даже дал номер телефона, по которому я могу звонить с просьбой о помощи. Она сказала, что я больше не увижу его, а тогда для меня это было важно. Она сказала, что я и ее никогда не увижу, но для этого и нужно-то было всего лишь отправить тебя сегодня в Загниваловку.
- Ладно, не кисни. Что-нибудь придумаем. В холодильнике нашлась подсохшая пачка творога, половина соленой горбуши и банка красной икры.
- Из этого сделаем тесто для пирожков, - стукнула я творогом по столу, - а из горбуши и икры - селедочное масло; ничего, что оно будет красное? Бабушке понравится. Остался последний вопрос. С чем будут пирожки? Какая начинка?
- Как это? - удивляется мама и кривится, предчувствуя дополнительные сложности. - А разве пирожки - это... Ну да, я спутала с оладьями - оладьи без начинки, а пирожки с начинкой...
- Что она любит?
- Она?
- Ну да, эта странная бабушка. Скажи наконец, как ее зовут!
- Рута Даниловна, - шепотом произносит мама и опасливо косится за спину. - Видишь паука в углу? - вдруг спрашивает она. - Он нас слышит.
- Он нас еще и видит, но беспокоиться нечего - мы слишком крупная добыча, - успокаиваю я маму, как могу. - И с чем же пирожки любит бабушка Руга?
- Я не знаю, - разводит руками мама. - Я помню только, что она не любила шарлотку, которую я всегда пекла на скорую руку; ну, ты знаешь бисквит с яблоками...
- У тебя это омлет с яблоками, - уточняю я. - Ты думаешь, она не любит печеные яблоки? Отлично, сделаем пирожки с яблоками. - Я выкладываю на стол два красных яблока и одно зеленое.
- А ты уверена, что из этого... - мама брезгливо трогает слегка заплесневевшую пачку творога, - получится тесто?
- И преотличное, - успокаиваю я ее. - А ты пока отвари горбушу, минут пять.
- С хвостом? - ужасается мама и осторожно нюхает подсохшую рыбу.
Мы даже успели к отходу поезда.
- Так ты умеешь готовить? - уточнил мой жених. На часах - полдень.
- Есть такой грех, - киваю я.
- Это же отлично! Моя жена... Моя первая жена ни черта не умела делать. Так, болталась дорогой пристежкой к автомобилю.
- Когда... Когда вы развелись? - решилась я на выяснение некоторых деталей прошлого.
- Разве я не говорил? - удивляется мой жених. - Мы не разводились. Перед тобой - вдовец! - Он встал и отчаянно мотнул головой, стараясь изобразить военную выправку. А в глазах - злость.
- Ты злишься, потому что я в такой день спрашиваю тебя о первой жене?
- Нет. Я вспомнил, как именно все произошло.
- Я не хочу ничего знать. Если ты ее убил на рассвете, удрученный брезгливостью, с которой эта женщина ответила на твои ласки, либо в обед, когда она бросила тебе на тарелку что-то уж совсем неудобоваримое, или к вечеру, когда вы опаздывали в оперу, а жена запуталась в бриллиантах и рухнула на ковер, разбив вазу династии Тинь!.. Если ты даже придушил ее в полночь, обнаружив в нижнем белье жены, разбросанном на полу, чужую мужскую запонку,.- мне на все это абсолютно наплевать!..
Я вскакиваю с дивана и черно-красным смерчем несусь к ванной комнате.
Там меня долго выворачивает наизнанку виноградом и красной икрой с мартини.
Вернувшись в гостиную, обнаруживаю, что на моем месте на диване развалился Ерик. Он так широко раскинул ноги, что я сразу же заподозрила у него как минимум воспаление мошонки. И носки!.. Эти короткие носки цвета крем-брюле из-под синих штанин и пять сантиметров обнаженных щиколоток с невероятной волосатостью!.. На всякий случай зажимаю рот рукой.