Народ нерешительно переминался с ноги на ногу. Сердце у меня заколотилось, как бешенное. Мне показалось, что оно вот-вот выпрыгнет наружу, и тогда я не успею сделать то, что должна. Я бросилась к церкви и бегом взбежала по ступеньками.
–Ты чего, Марта? – удивился дядя Ганс.
– Послушайте! – крикнула я собравшимся. – Нельзя рубить Священную рощу! Это погубит зверей и духов леса! И людям тоже несдобровать! Наши предки ничего не делали просто так. Если они заповедали эту рощу, значит так нужно! То, что мы не знаем причин этого, не означает, что их нет! Вдруг, нарушив запрет, мы выпустим какую-то страшную силу, о которой сейчас не догадываемся, но которая может погубить все, и людей, и природу!
Мой голос сорвался, а из глаз брызнули слезы. Одновременно с этим раздался хриплый хохот герра Гросса.
– Похоже, у вас в деревне детей воспитывать не умеют! С каких это пор детям можно лезть во взрослые дела? Яйца курицу не учат! Утри сопли, девчонка! Научись сперва дом мести, да кур пасти и сама подрасти! Впрочем, и тогда твои советы никому не понадобятся, за тебя муж решать будет!
И он снова загоготал, жестом приглашая народ повеселиться с ним вместе. Но в толпе не смелись. Соседка, тетушка Клара, обняла меня за плечи и шепнула:
– Молодец, девочка!
Ее муж, первым записавшийся на работы, подошел к крыльцу и решительно сказал:
– Вычеркивайте меня. Я на такое дело не подписываюсь. Мои предки в Священную рощу с топором не входили, и я не войду.
Вслед за ним и другие стали отказываться от работы и хорошего заработка. Я улыбалась сквозь слезы. Народ потихонечку стал расходиться.
– Ну что ж, дураки уйдут, умным больше достанется. Я удваиваю плату! – объявил герр Гюнтер Гросс.
Несколько человек замялись в нерешительности.
– Нет! Утраиваю! – рявкнул герр Гросс.
Когда собрание завершилось, в списке герра Гросса значилось пять имен. Именно столько жителей деревни решились ради хороших денег нарушить вековой запрет. Через день им было велено на подводах прибыть в Священную рощу для начала порубок. Времени оставалось мало. Я побежала в лес и в знакомом овраге разыскала и растолкала волков, отдыхавших после ночной охоты. Люпин хлопал глазами спросонок и никак не мог понять, в чем дело, и чего от него хотят. Зато Старый волк понял все быстро.
– Завтра на рассвете у Лебединого озера, – коротко бросил он и потрусил в чащу. Растерянный Люпин поспешил за ним. Глядя им вслед, я отметила, как подрос Люпин за лето. Забавный малыш превратился в нескладного долговязого подростка. Уши и лапы ему велики, но в движениях уже начала угадываться стать будущего взрослого волка. Было видно, что во всем он старательно подражает дедушке. Что ж, неплохой пример для подражания!
Вечером я легла спать пораньше, встать предстояло до рассвета. Лето кончилось и по ночам иногда даже подмораживало. Поеживаясь от холода, я торопливо шла по лесной тропинке. Насколько все было бы проще, если бы Мартин был тут! Может быть, вместе мы придумали бы что-нибудь получше того, что решила я в одиночку. Но Мартин далеко, с ним не посоветуешься. Где-то он сейчас? С кем? Вспоминает ли обо мне? Между прочим, он свою жизнь лесу решил посвятить. А соображать, как спасти лес приходится мне одной. Ох, только бы получилось!
Чащоба расступилась, и я вышла на берег лесного озера, прозванного Лебединым. Каждый год тут гнездится и выводит птенцов пара лебедей. Вон они, прекрасные белые силуэты с отражениями в розовой утренней воде. Птенцы тоже тут. Они уже подросли, почти догнали родителей, только оперенье у них пока не белое, а серое. А вот и еще два серых силуэта неслышно скользят за кустами, но не по воде, а по суше.
– Я пришла, – крикнула я им.
– Они тоже пришли, – отозвался Старый волк. – Они не выйдут к тебе, ты же знаешь, это не принято у диких зверей. Но ты можешь говорить.
– Они здесь, они все услышат. Мы предупредили их, – подтвердил Люпин.
Дойдя до самой кромки воды, я повернулась спиной к озеру. Заросли передо мной качнулись и замерли, но я успела заметить взмах пушистого рыжего хвоста, ветвистые рога за стволом дерева и кожаную мочку носа, которая втянула воздух и спряталась за корягой. Что-то пискнуло, где-то хрюкнуло и все стихло, лишь точеные силуэты лебедей беззвучно скользили по перламутровой воде, оставляя за собой расходящийся след. Даже страшно было нарушать эту тишину. Набрав побольше воздуха, я произнесла по возможности громко и отчетливо: