– Хорошо, – согласился Лиф, бросая на Шай хитрый взгляд.
– Ладно, – кивнула она.
Ерунду какую-то морозил Лэмб. В каждый сезон окота в любой отаре нашлось бы множество ягнят отважнее, чем он. Но мужчины иногда ведут себя странно, когда задета их гордость. А вот Шай никогда не использовала гордость в полную силу. Потому-то она решила позволить ему болтать, что захочет, и даже войти первому. Когда они продавали зерно, это неплохо срабатывало, если припомнить. Пока Лэмбу будут морочить голову, она войдет следом. Спрятав нож в рукаве, она смотрела, как старый северянин, раскинув для равновесия руки, изо всех сил старается перейти улицу и не оступиться.
Если Лэмб оплошает, у нее должно получиться. Ведь и раньше они так делали. Не по таким серьезным поводам и с более достойными людьми. Шай убедилась, что нож свободно выскальзывает из мокрого рукава. Кровь стучала в висках. Она сможет это сделать. Она должна вновь это сделать.
Снаружи харчевня выглядела как полуразрушенный сарай, да и внутри не слишком искажала первое впечатление. Не думала она, что угодит в такое место, где будет с легкой тоской вспоминать «Мясной дом Стапфера». Жалкие язычки огня корчились в очаге, черном от грязи и копоти. В воздухе витал кислый смрад дыма, сырости и немытых испокон веков тел. Барная стойка представляла собой старую доску, прогнувшуюся посредине, всю потрескавшуюся и до блеска отполированную локтями за долгие годы. Хозяин харчевни, или, вернее, хозяин сарая, стоял за ней и протирал кружки.
Тесное с низким потолком заведение почти пустовало, что и неудивительно в столь ненастную ночь. Пять человек, включая двух женщин, сгрудившихся над тарелками с тушеным мясом в дальнем конце комнаты, Шай приняла за купцов. Костлявый потасканный мужчина склонился над кружкой. Испещренное черными пятнышками зеркало, какое и у нее когда-то было, выдавало в нем фермера. Следующий утопал в огромной шубе – между нею и шляпой с несколькими засаленными перьями торчала седая борода. На столе перед ним стояла полупустая бутылка, а напротив сидела, прямая, как судья на слушании дела, старуха из племени духолюдов со сломанным носом, волосами, перевязанными чем-то похожим на обрывки старого имперского знамени, и такими глубокими морщинами на лице, хоть тарелки ставь. Если твои тарелки вкупе с твоим зеркалом и твоей фермой не сожгли.
Взгляд Шай скользнул по троим оставшимся так небрежно, будто она хотела прикинуться, что не видит их вовсе. Но они там сидели. Трое, сбившиеся в плотную кучку. Выглядели как граждане Союза, если только правомочно определять родину людей, которые провели несколько лет в грязи и непогоде Ближней Страны, стирающей любые отличия. Двое помоложе. Один с разлохмаченными рыжими волосами и дерганый, будто с шилом в заднице. Второго отличали правильные черты лица, насколько Шай могла судить издалека и в полумраке, и куртка из овчины, перетянутая щегольским поясом с бронзовыми бляхами. Третий постарше, бородатый, в высокой шляпе, заломленной набок, как делают излишне самоуверенные мужчины. Причем, как правило, именно те мужчины, чья ценность тем меньше, чем выше самомнение.
Он был вооружен мечом – Шай заметила поцарапанную медную оковку ножен, мелькнувшую из-под плаща. У Красавчика – топор, тяжелый нож и моток веревки на поясе. Рыжий сидел к ней спиной, не позволяя верно оценить свое оружие, но, вне всяких сомнений, тоже припрятал клинок, а то и два.
С трудом верилось, насколько они обычны. Как тысячи старателей, ежедневно протекавших грязной рекой через Сквордил. Красавчик засунул большой палец за свой выпендрежный пояс. Ну, кто угодно мог так сделать, склоняясь к барной стойке после долгого трудового дня, проведенного в седле. Ну, разве что далеко не у всех путь пролегал через разрушенную ферму Шай, через ее разбитые надежды и похищение брата и сестры в проклятую тьму.
Она крепко сжала зубы и скользнула в комнату, держась в тени. Не прячась напоказ, но и не привлекая к себе внимания. Это было несложно, поскольку Лэмб вел себя совершенно не так, как обычно на продаже зерна. Он прошелся до другого конца стойки и оперся здоровенными кулаками о растрескавшееся дерево.
– Хорош тот вечер, когда можно сюда заглянуть, – сказал он хозяину харчевни, снимая шляпу и стряхивая с нее воду размашистыми движениями, наверняка стараясь привлечь внимание.
Только глубоко запавшие глаза старой духолюдки следили, как Шай крадется вдоль стены, но она не намеревалась поднимать шум.