Брови Коски нахмурились. Это было самое сильное беспокойство, что Сафин увидел на его лице за день.
– Можем мы, по крайней мере, остаться на ночь? Отдохнуть, насладиться гостеприимством местных…
– Новости о нашем прибытии не должны достигнуть повстанцев. Праведные не могут задерживаться. – Лорсен умудрился сказать это без тени иронии.
Коска надул щеки.
– Праведные работают без устали, не так ли?
Сафин почувствовал иссушающую беспомощность. Он с трудом мог поднять руки, он внезапно так устал. Если б только здесь был праведный человек, на которого можно опереться, но единственным таким был он сам. Достойнейший в Компании. Он не гордился этим. У лучшего опарыша в помойке было бы больше оснований для гордости. Он был единственным человеком здесь с остатками совести. За исключением Темпла, пожалуй. И Темпл проводил каждое мгновение бодрствования в попытках уверить себя и окружающих, что совести у него нет совсем. Сафин наблюдал за ним. Он стоял позади Коски, немного ссутулившись, словно прятался, пальцы откручивали пуговицы рубашки. Человек, который мог быть всем, боролся ни за что. Но посреди этой глупости и разрушения, растрата потенциала одного человека вряд ли стоила замечания. Мог ли Джубаир быть правым? Был ли Бог мстительным убийцей, наслаждающимся разрушением? В тот момент сложно было доказать обратное.
Здоровый северянин стоял на крыльце перед Домом Колбасы Стафера и наблюдал, сжимая поручни огромными кулаками, как они садились на лошадей, и полуденное солнце сверкало в мертвом металлическом шаре глаза.
– Как вы это опишете? – спрашивал Темпл.
Сворбрек хмурился, глядя в записную книжку; его карандаш завис; затем он осторожно закрыл ее.
– Я могу умолчать об этом эпизоде.
Сафин фыркнул.
– Надеюсь, вы о многом умолчите.
Хотя, следовало признать, Компания Милосердной Руки вела себя в этот день необыкновенно сдержанно. Они оставили Сквердил за собой лишь с небольшими жалобами о скудности добычи, повесив голое тело торговца на сторожевой башне, и знак вокруг его шеи провозглашал его участь уроком для повстанцев Близкой Страны. Смогли бы повстанцы услышать этот урок, и что они могли бы из него извлечь, Сафин не знал. Еще два человека висели рядом с торговцем.
– Кем они были? – спросил Темпл, хмурясь и оглядываясь назад.
– Думаю, молодой был застрелен, когда убегал. Не уверен насчет другого.
Темпл скривился, дернулся и потеребил потертый рукав.
– И что мы можем поделать?
– Только следовать за своей совестью.
Темпл зло обернулся на него.
– Для наемника ты говоришь о совести слишком много!
– А зачем интересуешься, если это тебя не волнует?
– Насколько мне известно, ты все еще берешь деньги Коски!
– Если я остановлюсь, остановишься ли ты?
Темпл открыл рот, затем бесшумно закрыл, уставился на горизонт, теребя рукав, снова и снова.
Сафин вздохнул.
– Бог знает, я никогда не утверждал, что я хороший человек. – Пара далеких домов запылали, и он смотрел на колонны дыма, поднимающиеся в небо. – Просто достойнейший в Компании.
У Всех Есть Прошлое
Пошел сильный дождь. Он наполнял колеи от фургона и глубокие следы от сапог и копыт, пока они не превратились в одно болото, а главную улицу еще немного и можно было бы называть рекой. Дождь навесил серую занавесь над городом, случайные лампы тускнели, как в тумане, в сотнях тысяч луж призрачно плясали оранжевые отблески. Дождь впадал в грязные потоки из водосточных труб с крыш, и с крыш без водостоков, и с полей шляпы Ламба, пока тот, молчаливый и мокрый, сидел, съежившись, на сидении фургона. Дождь маленькими каплями бежал по вывеске, свисавшей с деревянной арки и провозглашавшей, что это поселение есть город Аверсток. Дождь впитывался в покрытые грязью шкуры волов, Кальдер теперь сильно хромал на заднюю ногу, и Скейл шел немногим лучше. Дождь падал на лошадей, привязанных к перилам перед лачугой, которая, оправдываясь, звалась таверной. Перед ней стояли три несчастные лошади, их шкуры почернели от влаги.
– Это они? – спросил Лиф. – Это их лошади?
– Это они, – сказала Шай, холодная и липкая в своей промокшей куртке, как утопленница.
– Что будем делать? – Лиф пытался укрыть напряженную нотку в его голосе и не преуспел в этом.
Ламб ему не ответил. Вместо этого он близко придвинулся к Шай, говоря тихо.
– Если б ты дала два обещания, и не могла сдержать одно, не нарушив другого. Что бы ты сделала?
По мнению Шай, это граничило с причудой, учитывая ближайшую задачу. Она пожала плечами, касаясь от мокрой рубашки.
– Я думаю, сдержи то, что важнее.
– Ага, – пробормотал он, глядя через это болото улицы. – Просто листья на воде, а? Никогда никакого выбора. – Они еще посидели, ничего не делая, но промокая еще больше, а потом Ламб повернулся на сидении.