Лариса, надо знать ее волю, собрала группу, которая разбрелась по всей Ялте, и мы поехали снимать. Не сняли, потому что опоздали с солнцем. А вечером я села в поезд и уехала в Москву на спектакль.
В Ялте в то же время Женя Фридман снимал “Остров сокровищ”. Для фильма ему построили очень красивый парусник, и каждое утро его группа уходила в море, правда недалеко, так что его можно было видеть с берега. А вечером они где-то в горах – где и жили в какой-то небольшой гостинице – жарили шашлыки. Я все время говорила Ларисе: “Вот там – жизнь! А мы – съемки, работа, прилетели – улетели, сняли эпизод в подворотне – разошлись по своим номерам…” И вот однажды, когда у нас не было съемок, Юра Визбор – мой партнер по фильму у Ларисы – напросился к Фридману на корабль. Они уплыли на целый день. Наконец возвращаются. Мы с Ларисой, как две морячки, ждем Визбора у причала. Мы: “Юра! Юра! Юра!” Он мимо нас и – ни слова не говоря – в гостиницу… Потом Юра нам рассказал: “На корабле было ужасно. Качка безумная, посадка низкая. Но я сложил там песню, а записать не мог из-за качки. Мне нужно было удержать ее в голове, а «здравствуйте!», «подождите меня», «извините» зачеркнули бы все у меня в памяти”.
Прошло много лет. Вечер памяти Визбора. Выходит один из его друзей и говорит: “Я сейчас спою песню, которую мало кто знает. Она посвящена Алле Демидовой. Юра написал ее на паруснике Жени Фридмана во время съемок”. И спел песню, которую я до этого не слышала, – “Черная монашка мне дорогу перешла”…
Где-то под Гроссето
Марина Степнова
“Белиссимо!” – воскликнул агент и с чуточку театральной ужимкой распахнул двухстворчатое окно. В просторную спальню (ореховые балки, терракотовая плитка, беленые потолки) тотчас послушно заглянула Тоскана, сочная, захватанная миллионами глаз, но не утратившая от этого ни йоты своей опасной простодушной прелести. Агент положил ладони на полуметровый прохладный подоконник – было действительно белиссимо: кипарисовый пунктир, провожающий путника к самому порогу, пара причудливых пиний, подсолнухи, оливковая роща, бредущая по дальнему холму. Все как в райском рекламном проспекте. Настоящий – только свет, знаменитый тосканский свет, плотный, живой, шелковистый, превращающий в музейную драгоценность и деревенскую пыль, и пожилой шестисотый “фиат”, и даже смертные человеческие лица.
Агент обласкал взглядом пейзаж, прибавлявший ему минимум двадцать процентов к каждой сделке, и повернулся к клиентке, вопросительно приподняв меховые, отдельной и очень насыщенной жизнью живущие брови. Дом и правда был идеальный – двухсотлетии, но отлично отремонтированный, не слишком большой, но и не чересчур тесный, с собственным садом, но без гектаров оливок или виноградников, которые так хороши на волнистом горизонте, но требуют – о, агент это знал! – самого настоящего потопролитного крестьянского труда. Всего в паре километров – кукольный медиевальный городок с пятисотлетним храмом и мэром-коммунистом, три чумы, синьора, два десятка войн, дом римского папы (не того самого, увы, тот был святой, хоть и поляк, а наш – обычный пройдоха), рынок по субботам, три магазинчика, один Джотто и пять ресторанов. Будете вечерами ходить в бар к Деборе, пить кофе с граппой и любоваться на закат. Плюс имеется отличное место для бассейна.
– Нет, – сказала клиентка, собрав в белую плоскую нитку и без того тонкие губы. – Мне это не подходит.
– Как не подходит, синьора?! – брови агента в ужасе бросились вверх, на лоб, словно пытаясь укрыться в волнистых волосяных зарослях.
– Никак! – отрезала клиентка и, повернувшись к Тоскане спиной, пошла вниз по певучей лестнице, едва касаясь рукой медовых, гладких перил. Точно брезгуя.
Она подошла к входной двери и промерила ее бесцветным взглядом – холодным, спокойным, точным, словно была столяром, примеривающимся к новой работе.
– Сюда не пройдет гроб, – сказала она.
– Какой гроб, сеньора?! – опешил агент, он продал тысячи домов – хороших и плохих, с тайными жучками в балках и явными огрехами архитекторов, домов с поддельной историей и настоящими привидениями, с джакузи и без канализации, с видом на море и на соседскую спальню, англичанам, русским, американцам, больше всего, конечно, англичанам, но такого, мадонна, такого он не слышал никогда.
– Какой гроб?!
Клиентка повернулась и посмотрела на агента так же холодно и оценивающе, как на дверь.