Все эти сбивчивые мысли наполняли душу Ларисы страхом и сомнениями. Она боялась не смерти - с первого года Гражданки привыкла без гримасы отвращения смотреть смерти в ее обезображенное оскаленное лицо. Страшилась позора, унижения, несчастий близких. Оказаться в камере, терпеть побои и издевательства на допросах, а в перерывах - мучительно ждать неизбежного конца. И чувствовать абсурдность и ужас того, что это происходит с ней, женщиной русской революции, комиссаром Балтфлота, которая привела "Аврору" к Зимнему дворцу, а потом насмерть сражалась с белыми на Волге, Каме и Каспии! Ей пройти этот путь вместе с тысячами других безымянных и на деле случайных жертв, которых раньше она считала "врагами революции", а теперь - больше не могла?!... Быть может, это и есть возмездие? Тот, кто расстреливал, сам будет расстрелян. "Разрушающий будет раздавлен, опрокинут обломками плит...". Так писал Гафиз...
Лариса чувствовала, что истратила запас смелости, словно солдат - свое жалованье. А может быть, послушаться Федора, остаться в Афганистане: мертвому Гафизу уже ничем не поможешь, а позаботиться о его дочери и близких смогут оставшиеся в Москве мать и брат? "Валькирия революции" впервые в жизни не знала, как поступить.
Сделать выбор помог случай. В дипмиссию РСФСР в Кабуле неожиданно получил назначение новый переводчик - тоже красный военмор, Сергей Колбасьев, давний знакомый. По происхождению - "из бывших", по убеждениям - "подозрительный тип и тоже припоэченный", как тут же метко окрестил нового сотрудника Раскольников.
Носивший на кителе редкостный в те годы орден Боевого Красного знамени, Колбасьев был приятелем младшего брата Ларисы - Игоря - и дальним - седьмая вода на киселе - родственником Рейснеров. Из старой морской семьи, окончил гардемаринские классы, но звание мичмана не успел получить - опередила революция, с которой у него немедленно приключился роман. На фронтах Гражданской Сергей Колбасьев прошел иные университеты. Он воевал и на Севере, и на Каспии, и на Черном море, поговаривали, исполняя не только обязанности военкома, но и некоторые - более секретного свойства. Он был приближен к адмиралу Немитцу, командовавшему действующей красной эскадрой Черного моря, и, как писал Ларисе Игорь Рейснер, в 1921-м знавал в Крыму Гумилева. Лариса почти ничего не знала о черноморском путешествии Гафиза - до отъезда в Афганистан, в Петрограде, они почти не общались, хотя Лариса бывала и в Доме литераторов, и в Доме искусств - ДИСКе.
Товарищ Колбасьев был направлен к Раскольникову в качестве переводчика, но с радостью встречен не был. Раскольников, еще по Каспию знакомый с новоприбывшим, успевшим стремительно послужить почти на всех красных флотах, сразу почувствовал опасный подтекст этого назначения. О Колбасьеве он слыхал разное, и был уверен: этот молодой моряк не совсем моряк, уж тем более не просто переводчик и вообще непрост. Присланный в Кабул якобы по линии Наркомата иностранных дел, Сергей Адамович сразу не понравился и ближайшему окружению полпреда, дубленой балтийской шкурой почувствовавшему леденящий сквозняк из чекистских подвалов.
Исключение составляла Лариса, которой Сергей Адамович внушал искреннюю симпатию: он был приятелем младшего брата Игоря. По матери - Эмилии Петровне, в девичестве - Каруана, итальянке из купеческой семьи - Колбасьев был в родстве с Рейснерами и даже, преувеличивая родственные связи, нежно называл Ларису кузиной. Сергей Адамович писал стихи, состоял в Петроградском союзе поэтов, с легкостью говорил почти на всех европейских языках, неплохо знал фарси и, главное, встречался в Крыму с Гумилевым! Колбасьев даже помог Гафизу издать в Севастополе сборник стихов "Шатер", из-за трудностей с бумагой напечатанный на обертках сахарных голов с флотских провиантских складов. По жестокой иронии, эта импровизированная книга стихов стала последним прижизненным изданием Гафиза. Раскольников, однако, не мог простить незваному гостю именно этого крымского эпизода. Он презирал нового переводчика и в то же время боялся его.
- Обложили, со всех сторон обложили, как волчину матерого, - жаловался Раскольников прежнему переводчику, с трудом говорившему на фарси и еще хуже - по-английски, балтийскому моряку Семену Лепетенко. - Знаю, Семен, взяли меня на карандаш, и не в Наркоминделе, а в конторе посерьезнее. Этого Колбаскина затем и прислали - присмотреть. Как только проколюсь первый раз - тут и амба.
Семен Лепетенко подолгу сидел теперь с Раскольниковым в душных комнатах полпредства, подливал начальнику дрянной контрабандный виски из матросской фляги, оставшейся еще с Балтики, и слушал озлобленные и испуганные речи начальника. Лариса нашла себе отныне более приятную компанию: вечерами сидела с "милым Сергеем Адамовичем" в саду и слушала стихи Гафиза об Африке из севастопольского сборника "Шатер". Эти стихи Колбасьев знал наизусть и изредка перемежал их балладами собственного сочинения. Впрочем, тяжеловесные строки Колбасьева о "железном орле - смерти" и "послушной руке, зарядивший револьвер" она лишь вежливо выслушивала и изредка сдержанно хвалила. Но их беседы неуклонно падали с высот поэзии в безнадежную пропасть современности.
- Войны третий год уже нет, а в Петрограде все тот же голод и холод... Город словно отрезан от страны - мятежи, продразверстка, село вымирает, пайки урезают в двадцатый, наверное, раз, - рассказывал Сергей Адамович. - Там страшно. А у вас тут благодать. Да что я говорю - вы сами должны помнить. Вы ведь только два года оттуда. А там до сих пор - в квартирах вши, антисанитария, книгами топят печи... Где еще остались книги... Деревянные дома разбирают на дрова. Пока был без назначения, мы с женой едва не опухли с голода - спасибо братец ваш, Игорь Михайлович, надоумил меня приехать сюда на спасение... И жене будет паек от Наркоминдела в мое отсутствие.
Колбасьев преувеличивал роль Игоря Рейснера в своем назначении в Кабул. О полученных им предписаниях Сергей Адамович предпочитал помалкивать. Ну не рассказывать же о том, что в Наркоминделе героя революции, Раскольникова, считают подозрительным, да и саму Ларису Михайловну не жалуют! Колбасьев испытывал искреннюю симпатию к красавице-Ларисе и намеревался в самом лучшем виде представить ее поступки в своих донесениях. Зато полпред Раскольников ему явно не понравился, и не только по службе. Резок, несдержан, что совсем не подобает дипломату, настроил против себя английского посла, на дипломатических приемах ведет себя, как в былые времена на флоте - чуть что едва ли не револьвер из кобуры! И притом замечено, что советский полпред имеет обыкновение пить коньяк в сомнительной компании французского атташе. Темы разговоров, которые ведут при этом два дипломата, пока не выяснены. А жаль...
На одном из приемов у эмира Колбасьев переводил резкие заявления Раскольникова, а потом не сдержался, вступил с полпредом в спор при иностранных послах. Этого Федор Федорович не простил: отчитал переводчика при посторонних, и в полпредстве не остановился, добавил - приложил зарвавшегося "сексота" как следует! Спасла Сергея Адамовича Лариса - прибежала в кабинет к полпреду и буквально растащила дерущихся: Колбасьев был слабее и явно проигрывал. За это, а также за свинцовые примочки, с сочувствием наложенные нежными ручками на подбитый глаз, Колбасьев был сестре доброго друга Игоря безмерно благодарен и в регулярных отчетах в Наркоминдел отзывался о Ларисе Михайловне крайне лестно. Это до некоторой степени поправило пошатнувшуюся репутацию Ларисы в среде наркоминдельских товарищей, которые решили обратить особенное внимание не на жену, а на мужа. И действительно - товарищ Раскольников для выполняемой им дипломатической миссии не годится. Что было хорошо на Гражданке, не годится теперь, когда Советской России нужно устанавливать дипломатические отношения с зарубежными странами. В сложившейся непростой международной обстановке, когда партия признает, что иностранный пролетариат еще недостаточно подготовлен к восстанию, едва ли стоит грозить послам империалистических держав мировой революцией. О походе в Индию в Наркоминделе, похоже, крепко забыли.
Проект "мирового пожара", исходивший от товарища Троцкого, явно прогорел. Пожар местного значения планировался, правда, в Германии, где были сильны традиции классовой борьбы. Но от идеи спасения от ярма британского колониализма темных и слабо знакомых с идеями пролетарской революции народных масс Индии, одурманенных кастовой пропагандой и опиумом, пришлось временно отказаться. Так что с британским послом следовало вести себя осторожно - что и делал товарищ Колбасьев с помощью более чем свободного перевода. Рубленые фразы Раскольникова переводчик превращал в обтекаемые речи на прекрасном английском языке.