- Почему самовольно бежала из Афганистана?! Трусливо бросила место, на которое тебя поставил трудовой народ?! За такое - только высшая мера!!
Для бегства нужно было заручиться надежным покровителем, который там, в России, отстоял бы ее, вырвал из рук Агранова и его расторопных на расправу подручных. Вот если бы Лев Давидович поддержал ее, доказал, что в Москве товарищ Рейснер нужнее, там ее ждет настоящая работа, а не это дипломатическое прозябание! А после этого - только бы разузнать что-нибудь о смерти Гафиза и взять к себе его девочку - Лену... Только бы на могиле его побывать! Хотя - Лариса знала это наверняка - могилы нет, в таких случаях избегают любых примет, чтобы место не запомнилось. Словно преступники, которые боятся оставить улики... Где теперь искать этот ров, знает теперь только расстрельная команда, если сама не оказалась следующей на очереди.
Все эти сбивчивые мысли наполняли душу Ларисы страхом и сомнениями. Она боялась не смерти - с первого года Гражданки привыкла без гримасы отвращения смотреть смерти в ее обезображенное оскаленное лицо. Страшилась позора, унижения, несчастий близких. Оказаться в камере, терпеть побои и издевательства на допросах, а в перерывах - мучительно ждать неизбежного конца. И чувствовать абсурдность и ужас того, что это происходит с ней, женщиной русской революции, комиссаром Балтфлота, которая привела "Аврору" к Зимнему дворцу, а потом насмерть сражалась с белыми на Волге, Каме и Каспии! Ей пройти этот путь вместе с тысячами других безымянных и на деле случайных жертв, которых раньше она считала "врагами революции", а теперь - больше не могла?!... Быть может, это и есть возмездие? Тот, кто расстреливал, сам будет расстрелян. "Разрушающий будет раздавлен, опрокинут обломками плит...". Так писал Гафиз...
Лариса чувствовала, что истратила запас смелости, словно солдат - свое жалованье. А может быть, послушаться Федора, остаться в Афганистане: мертвому Гафизу уже ничем не поможешь, а позаботиться о его дочери и близких смогут оставшиеся в Москве мать и брат? "Валькирия революции" впервые в жизни не знала, как поступить.
Сделать выбор помог случай. В дипмиссию РСФСР в Кабуле неожиданно получил назначение новый переводчик - тоже красный военмор, Сергей Колбасьев, давний знакомый. По происхождению - "из бывших", по убеждениям - "подозрительный тип и тоже припоэченный", как тут же метко окрестил нового сотрудника Раскольников.
Носивший на кителе редкостный в те годы орден Боевого Красного знамени, Колбасьев был приятелем младшего брата Ларисы - Игоря - и дальним - седьмая вода на киселе - родственником Рейснеров. Из старой морской семьи, окончил гардемаринские классы, но звание мичмана не успел получить - опередила революция, с которой у него немедленно приключился роман. На фронтах Гражданской Сергей Колбасьев прошел иные университеты. Он воевал и на Севере, и на Каспии, и на Черном море, поговаривали, исполняя не только обязанности военкома, но и некоторые - более секретного свойства. Он был приближен к адмиралу Немитцу, командовавшему действующей красной эскадрой Черного моря, и, как писал Ларисе Игорь Рейснер, в 1921-м знавал в Крыму Гумилева. Лариса почти ничего не знала о черноморском путешествии Гафиза - до отъезда в Афганистан, в Петрограде, они почти не общались, хотя Лариса бывала и в Доме литераторов, и в Доме искусств - ДИСКе.
Товарищ Колбасьев был направлен к Раскольникову в качестве переводчика, но с радостью встречен не был. Раскольников, еще по Каспию знакомый с новоприбывшим, успевшим стремительно послужить почти на всех красных флотах, сразу почувствовал опасный подтекст этого назначения. О Колбасьеве он слыхал разное, и был уверен: этот молодой моряк не совсем моряк, уж тем более не просто переводчик и вообще непрост. Присланный в Кабул якобы по линии Наркомата иностранных дел, Сергей Адамович сразу не понравился и ближайшему окружению полпреда, дубленой балтийской шкурой почувствовавшему леденящий сквозняк из чекистских подвалов.
Исключение составляла Лариса, которой Сергей Адамович внушал искреннюю симпатию: он был приятелем младшего брата Игоря. По матери - Эмилии Петровне, в девичестве - Каруана, итальянке из купеческой семьи - Колбасьев был в родстве с Рейснерами и даже, преувеличивая родственные связи, нежно называл Ларису кузиной. Сергей Адамович писал стихи, состоял в Петроградском союзе поэтов, с легкостью говорил почти на всех европейских языках, неплохо знал фарси и, главное, встречался в Крыму с Гумилевым! Колбасьев даже помог Гафизу издать в Севастополе сборник стихов "Шатер", из-за трудностей с бумагой напечатанный на обертках сахарных голов с флотских провиантских складов. По жестокой иронии, эта импровизированная книга стихов стала последним прижизненным изданием Гафиза. Раскольников, однако, не мог простить незваному гостю именно этого крымского эпизода. Он презирал нового переводчика и в то же время боялся его.
- Обложили, со всех сторон обложили, как волчину матерого, - жаловался Раскольников прежнему переводчику, с трудом говорившему на фарси и еще хуже - по-английски, балтийскому моряку Семену Лепетенко. - Знаю, Семен, взяли меня на карандаш, и не в Наркоминделе, а в конторе посерьезнее. Этого Колбаскина затем и прислали - присмотреть. Как только проколюсь первый раз - тут и амба.
Семен Лепетенко подолгу сидел теперь с Раскольниковым в душных комнатах полпредства, подливал начальнику дрянной контрабандный виски из матросской фляги, оставшейся еще с Балтики, и слушал озлобленные и испуганные речи начальника. Лариса нашла себе отныне более приятную компанию: вечерами сидела с "милым Сергеем Адамовичем" в саду и слушала стихи Гафиза об Африке из севастопольского сборника "Шатер". Эти стихи Колбасьев знал наизусть и изредка перемежал их балладами собственного сочинения. Впрочем, тяжеловесные строки Колбасьева о "железном орле - смерти" и "послушной руке, зарядивший револьвер" она лишь вежливо выслушивала и изредка сдержанно хвалила. Но их беседы неуклонно падали с высот поэзии в безнадежную пропасть современности.
- Войны третий год уже нет, а в Петрограде все тот же голод и холод... Город словно отрезан от страны - мятежи, продразверстка, село вымирает, пайки урезают в двадцатый, наверное, раз, - рассказывал Сергей Адамович. - Там страшно. А у вас тут благодать. Да что я говорю - вы сами должны помнить. Вы ведь только два года оттуда. А там до сих пор - в квартирах вши, антисанитария, книгами топят печи... Где еще остались книги... Деревянные дома разбирают на дрова. Пока был без назначения, мы с женой едва не опухли с голода - спасибо братец ваш, Игорь Михайлович, надоумил меня приехать сюда на спасение... И жене будет паек от Наркоминдела в мое отсутствие.
Колбасьев преувеличивал роль Игоря Рейснера в своем назначении в Кабул. О полученных им предписаниях Сергей Адамович предпочитал помалкивать. Ну не рассказывать же о том, что в Наркоминделе героя революции, Раскольникова, считают подозрительным, да и саму Ларису Михайловну не жалуют! Колбасьев испытывал искреннюю симпатию к красавице-Ларисе и намеревался в самом лучшем виде представить ее поступки в своих донесениях. Зато полпред Раскольников ему явно не понравился, и не только по службе. Резок, несдержан, что совсем не подобает дипломату, настроил против себя английского посла, на дипломатических приемах ведет себя, как в былые времена на флоте - чуть что едва ли не револьвер из кобуры! И притом замечено, что советский полпред имеет обыкновение пить коньяк в сомнительной компании французского атташе. Темы разговоров, которые ведут при этом два дипломата, пока не выяснены. А жаль...
На одном из приемов у эмира Колбасьев переводил резкие заявления Раскольникова, а потом не сдержался, вступил с полпредом в спор при иностранных послах. Этого Федор Федорович не простил: отчитал переводчика при посторонних, и в полпредстве не остановился, добавил - приложил зарвавшегося "сексота" как следует! Спасла Сергея Адамовича Лариса - прибежала в кабинет к полпреду и буквально растащила дерущихся: Колбасьев был слабее и явно проигрывал. За это, а также за свинцовые примочки, с сочувствием наложенные нежными ручками на подбитый глаз, Колбасьев был сестре доброго друга Игоря безмерно благодарен и в регулярных отчетах в Наркоминдел отзывался о Ларисе Михайловне крайне лестно. Это до некоторой степени поправило пошатнувшуюся репутацию Ларисы в среде наркоминдельских товарищей, которые решили обратить особенное внимание не на жену, а на мужа. И действительно - товарищ Раскольников для выполняемой им дипломатической миссии не годится. Что было хорошо на Гражданке, не годится теперь, когда Советской России нужно устанавливать дипломатические отношения с зарубежными странами. В сложившейся непростой международной обстановке, когда партия признает, что иностранный пролетариат еще недостаточно подготовлен к восстанию, едва ли стоит грозить послам империалистических держав мировой революцией. О походе в Индию в Наркоминделе, похоже, крепко забыли.