Он внимательно посмотрел на жену, когда в чайнике начала кипеть вода. Резкая, угловатая, с большими мягкими грудями. Уязвимая, хрупкая, но свирепая.
Должно быть, она почувствовала, что он пристально ее рассматривает. Анника подняла глаза от газеты и удивленно посмотрела на мужа.
— Что такое? — спросила она.
Он отвернулся:
— Ничего.
— Ничего так ничего, — сказала она, взяла газету и вышла с кухни.
— Послушай! — крикнул он ей вдогонку. — Звонила мама и пригласила нас на обед. Я согласился. Надеюсь, ты не будешь возражать?
«Почему я об этом спрашиваю? — подумал он. — Почему я должен извиняться за то, что принял приглашение собственных родителей?»
— Что ты сказал?
Она снова появилась на пороге кухни. Газета, которую Анника держала в руке, волочилась по полу.
— Мы приглашены на обед в Ваксхольм, на двенадцать часов.
Она сильно тряхнула головой и возмущенно фыркнула:
— Как ты можешь принимать приглашения, не поговорив предварительно со мной?
Он отвернулся к плите, налил кипяток в кофеварку.
— Ты, как всегда, говорила по мобильному телефону, мне не хотелось тебе мешать.
Его охватило страшное желание так встряхнуть ее, чтобы развязался дурацкий узел на затылке, чтобы клацнули ее зубы, чтобы слетел с плеч халат.
Вместо этого он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Отвечая, он смотрел на кухонную вытяжку.
— Я не думаю, что мои отношения к моим родителям стоят меньше, чем твои отношения с твоими отцом и матерью.
Он услышал, как снова зашуршала газета, когда Анника вышла с кухни.
— Хорошо, — бесстрастно произнесла она из прихожей. — Возьми с собой детей, но я не поеду.
— Нет, ты поедешь, — сказал он, по-прежнему уставившись на вытяжку.
Она вошла на кухню. Он обернулся через плечо и посмотрел на нее. Анника была голая — в одних чулках.
— И что будет, если я не поеду? — спросила она. — Ты ударишь меня палкой по голове и оттаскаешь за волосы?
— Это было бы просто замечательно, — сказал он.
— Я пошла в душ.
Он проводил взглядом ее качающиеся ягодицы.
София намного круглее и соблазнительнее, и кожа у нее розовая. Анника же отдавала в едва заметную зелень, а на солнце ее кожа быстро становилась оливковой.
Она чужачка, подумал Томас. Маленькая зеленая женщина с другой планеты — колючая, бесформенная и неразумная.
Как можно жить с инопланетянкой?
Он попытался прогнать эту мысль и судорожно сглотнул.
Почему, зачем он сам так усложняет себе жизнь?
У него есть выход, но для этого он должен сделать выбор. Он может вернуть себе жизнь, по которой так тосковал, стать обладателем мягкой человечной женщины с розовой кожей, женщины, которая с радостью примет его в своей мансарде.
«Боже мой, — думал он, — что мне делать?»
В тот же миг зазвонил телефон.
Этого еще не хватало, подумал он. Это она. Зачем она звонит? Он же говорил ей, чтобы она не звонила ему домой.
Еще один звонок.
— Ты ответишь?! — крикнула Анника из душа.
Третий звонок.
У Томаса застучало в висках. Он бросился к телефону и снял трубку, пытаясь набрать побольше слюны в пересохшем рту.
— Вы звоните Томасу и Аннике, — услышал он, как будто со стороны, свои слова, произнесенные потрескавшимися от сухости губами.
— Я хочу поговорить с Анникой.
Это была Анна Снапхане. Она говорила таким голосом, словно ее душили, но Томас испытал такое облегчение, что ему стало горячо в паху.
— Сейчас, сейчас, — выдохнул он, — я ее позову.
Анника вылезла из ванны, обмоталась полотенцем и пошла к телефону, оставляя на полу мокрые следы. Острый камень продолжал немилосердно вращаться в груди, в голове неумолчно тянули свою песнь ангелы. Она прошла мимо Томаса, не взглянув в его сторону, от мужа тянуло таким холодом, что она села спиной к нему.
— Ты читала утреннюю газету? — придушенным хриплым голосом осведомилась Анна Снапхане.
— Ты с похмелья? — спросила Анника, сдвинув в сторону кусок сыра, чтобы поудобнее расположиться за столом. Томас громко вздохнул и отодвинулся на два миллиметра, чтобы дать жене поместиться.
— Да, я со страшного бодуна, но мне наплевать. Бьёрнлунд закрыла канал.