— В том, что убита Маргит?
Карина Бьёрнлунд кивнула.
— С ним я больше не общалась, но думала всю ночь, а утром позвонила Торду. Он рассказал мне, что Маргит убита, и я все поняла. Либо я прихожу, либо меня убивают. Я решила приехать.
Она посмотрела на Аннику и отняла футболку от носа.
— Если бы ты знала, как мне было страшно, — сказала она. — Как я мучилась. Каждый день, каждую ночь дрожать от страха, что кто-то может прийти… Это отравило всю мою жизнь.
Анника смотрела на эту облеченную немалой властью женщину в дорогой шубе, на девочку, восхищавшуюся двоюродной сестрой и потянувшейся за ней сначала в легкую атлетику, а потом в политику, смотрела на девушку, влюбленную в вождя, в харизматическую личность, но нашедшую в себе силы порвать с ним и сохранить свою жизненную позицию.
— Фактическое запрещение ТВ «Скандинавия», чтобы замести весь сор в угол, было вашей большой ошибкой, — сказала она.
Карина Бьёрнлунд посмотрела на Аннику так, словно не поняла услышанное. В компрессорной повисло тягостное напряженное молчание.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Карина.
— У меня есть письмо, полученное вами от Германа Веннергрена, и я знаю, почему вы изменили свои предложения.
Министр культуры тяжело поднялась и сделала три быстрых шага к Аннике. Опухшие глаза превратились в крошечные щелочки.
— Ты, ничтожная репортеришка, — раздельно произнесла она, повернувшись к Аннике вымазанным кровью лицом, — что ты, черт тебя возьми, о себе вообразила?
Анника, не дрогнув, выдержала взгляд налитых кровью глаз.
— Разве вам это не известно? — спросила она. — Мы уже беседовали с вами раньше. С тех пор прошло уже почти десять лет.
— Я не помню.
— Я звонила вам, чтобы получить комментарий относительно поездки Кристера Лундгрена в Таллин в ту ночь, когда убили Иосефину Лильеберг. Я тогда рассказала о том, что произошло с исчезнувшим архивом ИБ. Я утверждала, что правительство позволило шантажировать себя и в результате закрыло глаза на незаконный экспорт оружия. Я поставила перед вами вопросы, которые хотела задать министру внешней торговли. Но вы не пошли к нему, вы пошли к премьер-министру, разве не так?
Карина Бьёрнлунд побелела от слов Анники, уставившись на нее словно на привидение.
— Так это была ты? — сказала она.
— Вы воспользовались этой информацией, чтобы занять министерский пост, не так ли?
Министр культуры тяжело засопела, лицо ее обрело обычный цвет.
— Что ты себе позволяешь? Кто ты такая?! — заорала она. — За это я могу подать на тебя в суд!
— Я просто задала вопрос, — сказала Анника. — Что вы так разволновались?
— Я должна спокойно принимать такие грязные инсинуации? Ты хочешь сказать, что я позвонила в Харпсунд и заставила премьера ввести меня в Государственный совет?
— Ага, значит, вы достали его в Харпсунде? И как он отреагировал? Пришел в неописуемую ярость? Или он всегда такой практичный и рациональный, как о нем говорят?
Карина Бьёрнлунд замолчала, продолжая пристально смотреть на Аннику.
В следующий момент тишина разбилась вдребезги. Пустая бутылка вырвалась из рук Юнгве и упала на цементный пол, разлетевшись на тысячу осколков. Алкоголик сполз вниз по стенке и распростерся на полу.
Анника, забыв о министре культуры, подбежала к Юнгве.
— Эй! — крикнула она и легонько стукнула его по щеке рукой в лыжной рукавице. — Вставай!
Человек приоткрыл глаза.
— Что? — спросил он.
Анника распахнула куртку, схватила Юнгве за рукава и попыталась поднять с пола.
— Обопрись на меня, — сказала она, закутала пьяницу полами куртки и обхватила руками его спину.
Мужчина тяжело и влажно дышал Аннике в шею. Он был так худ, что куртку можно было застегнуть за его спиной.
— Ты можешь держаться на ногах? Нам надо походить.
— Даром тебе это не пройдет, — угрожающе произнесла министр культуры, но Анника не обратила на нее ни малейшего внимания, изо всех сил пытаясь оторвать от пола несчастного алкоголика, заставить его плясать в этом ледяном узилище.
— Кто ты? — спросила Анника Юнгве. — Лев или Тигр?
— Я Лев Свободы! — с пьяной удалью рявкнул Юнгве.
— А где Тигр?
— Не знаю, — засыпая, пробормотал алкаш.
— С самого начала было ясно, что он не придет. Он всегда был самым умным из нас, — сказала Карина.
Внезапно у стены зашевелился Ёран Нильссон, он попытался приподняться, дергая здоровой ногой, постарался отползти от стенки и, широко раскрыв побелевшие глаза, начал стягивать с себя пальто.
— Мне очень жарко, — произнес он по-французски и снова упал на пол.