Николай Кузаков
Красная волчица
Сын тайги
Однажды, после встречи с воинами-читателями, в красном уголке зашел разговор о Забайкалье, о его людях, природе. И вот один из офицеров рассказал про бывшего своего солдата из забайкальских охотников: «Захожу в казарму, — был я в ту ночь дежурным по полку, — вижу, одна из коек пустая. Спрашиваю дневального: «Где солдат?» — «В лесу он. Старшина разрешил». А тайга рядом — за воротами. Иду проверить: невдалеке костерок горит, и солдат сидит у огня. Увидел меня, вскочил. Роста саженного, лицом на эвенка похож и так-то жалобно говорит: «Разрешите, товарищ капитан, у огонька посидеть. Вся душа по тайге выболела…»
Много лет спустя, когда к нам, в писательскую организацию Читы, принес рукопись Николай Кузаков, мне вспомнился рассказ офицера. Смотрю на автора: высокого роста, широкоплечий молодец. Оказалось, что это и есть тот самый солдат, так тосковавший по тайге.
Трудная, но и очень интересная судьба сложилась у Николая Кузакова. Родился и вырос он в глухой, таежной деревушке Ике на притоке Нижней Тунгуски. И немудрено, что с ранних лет пристрастился к охоте и уходил в тайгу на промысел с дедом или с отцом.
Но вот началась Великая Отечественная война. Ушли на фронт отцы и старшие братья, и тринадцатилетний подросток, как и его сверстники, стал кормильцем не только семьи — матери и трех младших сестренок, — но и всего стойбища. Теперь уже ему было не до школы. К этому времени Николай, не по годам рослый парень, был уже настоящим охотником: без промаха бил он белку так, чтобы не испортить шкурку, месяцами живал в лесных зимовьях, добывая соболей, коз, лосей и медведей. Привык терпеливо переносить и вес невзгоды промысловой жизни.
Весной, когда заканчивался охотничий сезон, Николай становился почтовым ямщиком. Собственно, это понятие в тех условиях было весьма относительным, ибо тележных дорог там не было. Ямщик навьючивал кожаные сумы на свою лошадь и вместе с почтальоном пробирался от полустанка к полустанку. Так и доставлялась почта в деревушки через таежные дебри по горным тропам. И у Николая за плечами всегда висела его верная спутница — охотничья винтовка.
В духе таежных традиций рос и мужал сын тайги, а она, как ласковая мать, кормит, одевает, обогревает человека, и нет для охотника ничего милее и краше ее, хотя и бывает она порою суровой, безжалостной. Так и люди, воспитанные тайгой, внешне суровы, а душою просты, добросердечны. Охотник никогда, даже будучи голодным, не выстрелит в стельную изюбриху, косулю. Сын тайги оберегает природу от всяких напастей, последним куском поделится с голодным, в беде не бросит товарища. Таким воспитала тайга и Николая Кузакова. Возможность учиться появилась у него только в армии. В двадцать один год Н. Кузаков садится за парту и, закончив вечернюю среднюю школу, учится дальше. Тринадцать лет прослужил он в армии, стал журналистом, писателем.
Николай Кузаков — автор романа «Рябиновая ночь», повестей «Тайга — мой дом», «У седого костра», «Фляжка голубой воды» и других, которые тепло встречены читателями.
Роман «Красная Волчица» — это взволнованный рассказ о преобразовании мира, о том, как Советская власть круто изменила судьбы целых народов. С первых страниц перед нами встает юная шаманка Ятока. Сложен, мучителен путь этой девушки в новую жизнь. А ее путь — это путь всего эвенкийского народа. И когда началась Великая Отечественная война, теперь уже бывшая шаманка Ятока учит подростков охотничьему делу, шьет теплую одежду для фронтовиков, собирает для госпиталей лекарственные травы, воспитывает детей.
В произведении создано немало интересных образов, таких, как председатель сельсовета коммунист Степан Воронов, бывший партизан участковый милиционер Матвей Кузьмич Гордеев, спиртонос Кердоля, почтальон Люба Гольцова, охотник Яшка Ушкан. Настоящими таежниками выведены Василий и Димка Вороновы.
Читаю роман — и словно вместе с Василием и Димкой Вороновыми иду по тайге и вижу ее во всем величии и многообразии: то грозно бушующей во время зимней вьюги или мартовской пурги, то весенней, когда сопки расцвечены розовым багульником, а в долинах белые в цвету кусты черемухи и дикой яблони кажутся обсыпанными снегом. Видишь и алую полоску утренней зари, слышишь бормотание токующих косачей.
На первый взгляд кажется, что роман написан просто, в народной интонации, но за этой простотой скрывается художественное мастерство.
Роман «Красная Волчица», несомненно, новый шаг в творчестве Николая Кузакова и, на мой взгляд, удача автора.
Чита 1982 г.
Василий БАЛЯБИН
Книга первая
Любовь шаманки
Жене моей Евгении Герасимовне посвящаю
Часть первая
Раскаленным шаманским бубном висит солнце. Разморилась тайга, безжизненно обвисли листья у берез. Даже вечно чем-то встревоженные осины обессилели от зноя и не шелохнутся. Птицы перекликаются лениво, и глухо журчат ручьи. Нагретый воздух пахнет смолой. Все живое ждет ветерка, чтобы искупаться в его прохладе и согнать дремоту, а он отсиживается где-то в чаще.
Василий остановился, приподнял кепку с черным накомарником, вытер пот со лба, поправил на широких плечах поня′гу[1], ружье и опять стал взбираться в гору. Вокруг, от горизонта до горизонта, зелеными волнами застыли горы, кое-где среди них, точно паутины, поблескивали на солнце речки, до боли в глазах светились лысины гольцов.
Под мохнатыми кедрами лежала смолистая прохлада.
В ветках копошились кедровки, лениво пересвистывались бурундуки. Весь хребет был в ямах. Одни из них заросли травой, другие были свежими. Это медведи оставили следы от грабежа бурундучьих кладовых с орехами.
Василий вышел на таежную тропу. Мох и земля были вспаханы оленьими копытами. Малыш обнюхал следы и посмотрел на хозяина.
— След вчерашний, — определил Василий. — Эвенки прошли. На Светлом бору должны остановиться. Помнишь, к нам девчонка заходила — Ятока. Что-то тогда про любовь толковала, про шаманов. Чудачка.
Василий вспоминает: дело было зимой. Пришли эвенки сдавать пушнину. Сельские ребята устроили для них концерт. Потом сыграли пьесу «Хитрый шаман», сочиненную учителем Поморовым. Василий играл шамана. А на другой день, вечером, к Василию пришла Ятока.
— Это тебе, Вася. Сама спромышляла. — Ятока подала ему шкуру соболя.
Василий провел рукой по меху.
— Хорош. Я таких тоже добывал. Возьми.
Ятока замахала руками:
— Это тебе, Вася.
— Ты в своем уме? Или я калека, ружье не могу держать? Или в горах не бываю?
— Не сердись, бойё[2]. Ты шаманил, я — шаманка. Ночью Делаки′[3] приходил, любить тебя велел. Соболь шибко смелый зверек. Приносить удачу тебе будет.
— Я-то хотел сватов засылать. А ты, на тебе — шаманка, — рассмеялся Василий.
— Пошто не веришь? Делаки сказал, я слушать его должна.
— Раз Делаки сказал, ничего не поделаешь. Давай вместе шаманить.
Тогда этой шуткой и закончился разговор.
Какой теперь стала Ятока? Прошло ведь несколько лет.
Впереди показались сосны, редкие, без подлеска, залитые светом. Отсюда и название родилось — Светлый бор. У его подножья синело озеро, а по берегам росли кусты черемухи, ольховника и тальника. Напротив бора, на другой стороне озера, прямо из воды поднялась серая скала. Это место и облюбовали эвенки для летней стоянки.
От бора донесся лай. Василий взял на поводок Малыша, чтобы его не искусали собаки, и вошел в сосняк. Среди деревьев полукругом расположилось десятка два чумов: одни обтянуты самодельной замшей, другие — берестой. Чуть в стороне, под густыми соснами, гольцом белел чум из парусины. «Чум Мотыкана», — подумал Василий. За ним стоял чум Урукчи — другого богача.
Женщины, ребятишки с любопытством рассматривали русского парня. Из берестяного чума вышел приземистый эвенк; На его черноволосой голове две косички. Увидев Василия, он заулыбался:
1
Поняга — тонкая еловая доска, подогнанная по спине охотника. У нее две лямки. На эту доску привязываются продукты, топор, дичь. Она удобней и практичней вещмешка. Например, топор может его прорезать и при ходьбе будет колотить спину, а на поняге он не ощущается. Или положил белку в вещмешок, она будет кровоточить и испортит мех. На понягу белку привязывают за шейку, она быстро замерзает и не дает кровоподтеков. (Примеч. автора.)