У дверей Максим перевел дух и вошел в прихожую. Из кути вышла Мария Семеновна, остановилась, вытерла руки о фартук.
— Василий где? — не здороваясь, спросил Максим.
— В комнате. Да ты проходи. Он поправляется.
Максим вошел в комнату и остановился у двери. Василий лежал на кровати с полузакрытыми глазами. На матовом лице выделялись черные брови, сросшиеся на переносице. Брови дрогнули, глаза открылись, у уголка рта родилась улыбка.
— Максим… Проходи.
Максим стоял. Его взгляд упал на бердану. Максим взял ее, загнал патрон в ствол и подал ружье Василию.
— За то, что бросил тебя в беде, Василий, прости. Сам не знаю, как получилось. Не был я никогда трусом, ты это знаешь. А теперь стреляй. — Максим дрожащими руками расстегнул ворот рубахи. — Стреляй! Сними с меня позор!
Василий убрал ружье к стене.
— Нет у меня зла на тебя.
— Пожалей, Вася, убей. Не враг я тебе.
— Не дури, Максим.
Вбежал запыхавшийся Захар Данилович, увидел ружье, метнулся к кровати, встал между парнями.
— Сукины вы дети, да что вы делаете? — загремел он не своим голосом. — Мало еще вам крови, седых волос и слез матерей. — Захар Данилович схватил ружье, хлопнул выстрел. Пуля пробила спинку кровати и воткнулась в стену. Захар Данилович выбросил ружье в окно. — Супонью бы вас отходить..
На выстрел вбежала Мария Семеновна, глаза испуганные, растерянные, увидела, что все живые, за сердце схватилась.
— Варнаки, да вы всех в могилу вгоните. Вон отсюда! — взревел Захар Данилович на Максима.
Максим вышел. Навстречу попал дед Корней. Максим поздоровался. Дед посмотрел на него выцветшими глазами, пошамкал беззубым ртом и засеменил к своему дому.
Горько Максиму. Чужим и ненужным он стал среди людей. И вдруг ему захотелось жить, видеть вот это солнце, слышать, как щебечут птицы, — как плещутся волны. Пришел он домой и стал собираться в дорогу.
— Ты куда, Максимушка? — дрогнувшим голосом спросила мать.
— Сам не знаю.
Поздно ночью, простившись только с матерью, он вышел из дома.
Когда Сема пришел в сельсовет, все члены партийно-комсомольской ячейки были уже в сборе. За столом сидел Степан, перед ним лежал лист бумаги. Степан косился на него и грыз карандаш. У окна стояли Поморов и Дмитрий, дымили самокрутками и о чем-то разговаривали. У стены на скамейке сидела Надя.
— Добрый вечер, — поздоровался Сема и сел возле Нади.
— Что опоздал? — спросил Степан.
— Косолапый припутал. Страху натерпелся, не дай бог никому. Сердце до сих пор выпрыгнуть хочет. — Сема бросил на Степана плутоватый взгляд.
— Как это? — спросил Степан.
— Рыбачил. Поймал девять щук. Возвращаюсь. Вспомнил, что отец велел елку мха для утепления стен приплавить.
У тальцов причалил к берегу. Через час выхожу из леса, а в лодке медведь хозяйничает. Я за дерево: ружье-то в лодке оставил.
Медведь берет щуку и через себя — на берег. Выбросил штук пять и пошел. Хвать, а щук-то в траве нет. Почесал за ухом, в воду глянул. Куда бы они могли деваться?
Делать нечего, полез в лодку. Выбросил еще две щуки. Опять та же история. Рыбины точно сквозь землю проваливаются. И меня любопытство разобрало. Только понять ничего не могу: трава густая, высокая.
Сема достал кисет и стал закуривать.
— Что дальше-то? — не вытерпел Дмитрий.
— Да что, медведь пошел в лодку, выкинул последние рыбины, и они исчезли. Топчется Мишка, рычит от злости, потом взял ружье из лодки и притаился за камнем.
— Вот страх-то, — вырвалось у Нади.
Все засмеялись. А Сема продолжал:
— Лежит он за камнем час, другой, а я пошелохнуться боюсь: ружье-то картечью заряжено. Ноги у меня как деревянные, вот-вот упаду. Думаю, постою еще немного да с жизнью прощаться надо. А тут про собрание вспомнил, заскребло на душе.
Чувствую, падать начинаю, дерево от меня отходит, и вижу; недалеко от косолапого трава зашевелилась и из-за кустов лисица выходит, облизалась, сытно рыгнула и говорит: «Михаил Иванович, совесть имей. Из-за тебя Семен Дормидонтович на собрание опаздывает. Степан за это с него три шкуры сдерет».
Степан ошеломленный, молча смотрел на Сему, потом хотел огреть матом, но, взглянув на Надю, вовремя спохватился.
— Ты, Сема, со своими дормидонтками выговор схлопочешь, это я тебе точно говорю. И прошу мне не разлагать дисциплину.
Все засмеялись. Не выдержал и Степан.
— Это хорошо. — Поморов улыбался. — Только от кого лиса про собрание узнала?
— Я вот тоже об этом думаю, — ответил Сема.
— Ну вас к черту, — отмахнулся Степан.
— Степан, говорят, ты Ятоку вызывал к себе, воспитывал, — с еле уловимой издевкой спросил Дмитрий.
— Вызывал.
— И как потолковали?
Степан усмехнулся и стал рассказывать;
— Вызываю и спрашиваю: «Когда ты свое колдовство бросишь? Такая молодая девушка и чепухой занимаешься. Бабам мозги туманишь». Конечно, разговариваю с ней вежливо.
— Ну да, — рассмеялся Дмитрий.
— Ятока смотрит на меня зверенышем, а потом и говорит: «Ты, Степан, — худой Советская власть». Спрашиваю: «Это почему?» — «Я Василия лечу, злых духов прогоняю. Ты — нехороший Советская власть. Прогонять тебя надо. Василию добра не хочешь». Хлопнула дверью и ушла. Будь это мужик, я бы ему показал хорошую Советскую власть, а что с этой ведьмой делать, ума не приложу.
— Правильно она сказала, — улыбнулся Дмитрий. — Какой ты председатель, когда с бабой справиться не можешь.
— Справимся, товарищи, и с шаманкой, — успокоил Поморов. — Я думаю, мы делаем большое упущение, что до сих пор не привлекли на свою сторону пастухов-оленеводов. Пора подумать о них всерьез.
— Мы уже толковали об этом, — Степан повернулся к Поморову: — Народ они бродячий. Как быть? У них родовой Совет все решает.
— Давайте его используем, — предложил Поморов. — «Изберем из бедняков председатели родового Совета. Он и будет проводить в жизнь директивы Советской власти. Вокруг него соберется вся беднота. А дальше жизнь подскажет, как быть.
— Дело предлагает Михаил Викторович, — вступил в разговор Дмитрий. — Такой председатель и обществу «Красный охотник» будет во всем помощником.
— Это верно, — согласился Степан. — Я напишу в райком партии, посоветуюсь. А сейчас надо хорошо снабдить охотников провиантом, чтобы нужды ни в чем не имели.
— Я всех снабдил, — сообщил Дмитрий. — Верно, дроби в обрез, но сведем концы с концами. Теперь насчет общества. Поступили от трех человек заявления, просят принять в общество «Красный охотник».
— Завтра собирай собрание, и охотникам из общества надо лучшие промысловые угодья выделить.
— Я так и сделал. Вот посмотри. — Дмитрий на стол положил исписанный листок бумаги. Степан пробежал по нему глазами.
— Об этом с мужиками и потолкуем на собрании.
Степан достал кисет и завернул самокрутку.
— Что в России делается, Михаил Викторович?
Поморов положил перед собой газеты.
— Главметалл приступил к стройке в Ростове-на-Дону нового мощного завода сельскохозяйственных машин, — читал он. — Завод будет каждый год выпускать на тридцать семь миллионов рублей плугов, сеялок, уборочных машин. Па заводе будет занято пять тысяч рабочих.
— Вот это да. — Глаза Дмитрия заблестели. — Во Владивостоке я был на одном заводе. Махина. Вся деревня наша уместится.
Поморов поднял голову.
— Двадцать шесть слушателей курсов получили право управлять трактором. Это первый выпуск трактористов в нашем округе. Шестнадцать человек из них — крестьяне. Видите, крестьяне садятся на стального коня. Это только начало..
Степан резко повернулся к Поморову.
— Черт подери, а ведь придет время, мы в лес на машинах садить будем.
— Оседлаешь трактор и покатил белочить, — улыбнулся Дмитрий.
— А что, и такие, машины придумают. Будут ходить по лесу не хуже оленя. Сели ребята на трактор, а вот подучатся еще, такое придумают, ахнешь.