Как-то на уроке географии Поморов поставил на стол глобус и крутнул его.
— Вот так вращается Земля.
Ятока с недоверием смотрела на вращающийся шар, но слушала с интересом. Прозвенел звонок. Она подошла к столу и потрогала глобус.
— Земля? — Недоверчиво спросила она.
— Да, Земля, — подтвердил Поморов.
Ятока улыбнулась.
— Пошто мы с тобой не падаем? Как люди вниз головой ходят?
Учитель почесал за ухом: попробуй-ка объясни. Он расстелил на столе карту Среднеречья. Ятока настороженно смотрела на огромный лист бумаги.
— Вот где мы живем, — показал Поморов карандашом на точку возле синей жилки.
Ятока нахмурила брови. И вдруг ее лицо просветлело.
— Вот Холодная река. Вот Ами, — водила она пальцем. — Это Светлый бор. Наше стойбище. Кто рисовал? Большой охотник?
— Нет, ученый.
Ятока с недоумением посмотрела на Поморова: ей непонятным было это слово.
— Откуда все знает Поморов?
— Из книг.
— Покажи мне книги.
Поморов пригласил Ятоку в свою комнатку. Она остановилась перед книжными полками, потом осторожно взяла книгу и полистала.
— Зачем одному столько книг? — спросила Ятока.
— Я — учитель, обязан много знать. Что мне нужно, о том и рассказывает мне книга, а потом я рассказываю детям.
Ятока улыбнулась. Как это книги могут говорить? Обманывает учитель. Но Поморов взял книгу и стал вслух читать.
— Учи меня читать, Поморов, — попросила Ятока. — Я тоже хочу много знать.
— Это очень длинная песня.
— Ты сейчас учи, — настаивала Ятока.
…Вокруг стола у школы собрались взрослые и дети. Они с любопытством посматривали на ящик с большой блестящей трубой. Близко подойти никто не решался: а вдруг эта труба стрелять начнет. Поморов со Степаном о чем-то говорили, посмеивались.
— Не томите душу, — нетерпеливо дергали их бабы. Поморов покрутил ручку, завращался диск, и из трубы вырвался густой бас: «Эх, ухнем…» Старухи закрестились.
Первым осмелел дед Корней. Он подошел к граммофону, заглянул в трубу, осмотрел ящик и потрогал его пальцем.
— Диковина, — покачал головой. — Куда человека спрятал? — спросил он Поморова.
— Нет человека. Это его голос записан на грампластинку. А вот этот механизм воспроизводит его.
— Чудно, — покачал головой старик.
— Ты купи, дедушка, — посоветовал кто-то из толпы. — Будешь свою старуху развлекать.
Мужики гоготали, дед Корней сердито пыхтел, но от граммофона не отходил.
Сема ткнул Василия в бок.
— Вот бы на такую штуку рев сохатого записать, поставил на горе и крути, сами быки прибегать будут.
— Надо с Поморовым потолковать.
Кончилась пластинка. К столу подошел Степан.
— Мужики, у меня дело к вам.
Бабы зашумели:
— Дай послушать!
— Уйдем в лес, слушайте, хоть круглые сутки, все равно делать нечего будет. А тут, глядишь, и языки отдохнут.
Степан достал из кармана лист бумаги.
— Бабы могут идти домой. А к охотникам у меня разговор есть. Хотел собрание собрать, да сами сошлись.
Степан прокашлялся.
— Охотничьи угодья мы распределили. Все знают, кто куда на промысел пойдет. А вот план я сейчас зачитаю. Прохлаждаться нынче не придется. Страна сильно нуждается в золоте. Надо строить заводы, а где станки взять? У капиталистов. А им подавай золото и пушнину. Мировая контра не хочет признавать нас за людей. С царями привыкли дело иметь. С пушками у них сорвалось, теперь думают голодом нас взять. Только у них ничего не выйдет, это я вам точно говорю. Мы люди жилистые. Видите, как получается. Далеко мы живем, в тайге, только вот на переднем крае оказались. Без наших белок, соболей и другой пушнины туго рабочему классу придется. И нам без рабочих нельзя. Мало еще свинца, пороха и одежды. Так что вы об этом помните. Кто думал с прохладцей жить, выкиньте из головы.
Степан заглянул в листок.
— Василий Воронов, тебе добыть триста белок, пять соболей и пятнадцать горностаев.
— Многовато, Степан, — возразил Василий.
— Не жалей ног, и в меру будет. Захар Данилович… двести белок, один соболь и десять хорьков. Хорьков ты мастер промышлять. Дед Корней — пятнадцать зайцев.
— Ноги у меня совсем худые, — тряс бородой дед.
— А внуки у тебя на что? Учить-то их тоже кому-то надо.
Последним в списке шел Поморов.
— Михаил Викторович. Под твоим началом организуется бригада охотников из учеников. Добыть двести зайцев, сто белок и двадцать горностаев. Инструктором вам определяю деда Корнея.
— Ты, Степан, еще бабью бригаду организуй, — хихикнул Трофим Пименович.
Степан в упор посмотрел на него.
— Дед, а ведь ты дело говоришь. Женскую бригаду я сколочу и сам с ней в лес пойду.
— Смотри, не растеряй баб-то.
— А я на них колокольчики навешивать буду. Только смотрите, как бы потом перед бабами краснеть кое-кому не пришлось.
Багряным заревом полыхают осиновые рощи, желтой порошей падает с лиственниц хвоя, золотым ковром устилают землю березовые рощи. Потемнели кедровые хребты.
Воздух чистый и упругий, кажется, тронь его — зазвенит, как струна. По утрам в падях ревут сохатые и олени, утки табунами носятся с озера на озеро — жируют.
Впервые после болезни Василий пошел в лес. Все-то ему было внове. Словно только на свет родился. От воздуха слегка кружилась голова. Василий присел на колодину, передохнул (гребанула из него силы медведица) и пошел на озеро. В полдень вернулся домой, принес тетерку, рябчика и двух, селезней. Увидела добычу Мария Семеновна, обрадовалась:
— Бог удачу послал. Только не рано ли на ноги встал, сынок?
— Скоро на охоту, а прямо с постели какой из меня ходок.
— Смотри, худо бы не было.
— Не будет. Тайга быстро поправит.
Василий пообедал и пошел к Семе. Тот под навесом делал новую понягу. Василий присел на чурбан. Семен протянул ему кисет. Закурили.
— Белка есть, — сообщил Василий. — Сегодня штук пять видел.
— На шишку урожай.
— На озеро заглядывал. Рыба должна скоро спускаться по ручью.
— Я сети подремонтировал, на следующей неделе пойдем рыбачить. Там за сохатым сходим. Я третьего дня одного быка свалил, на Старой гари.
— А я все еще не рискну, — вздохнул Василий.
— Успеешь, не торопись.
— Ты вечером что делаешь? — спросил Василий.
— Матери обещал за белой глиной' сплавать. Пазы хочет замазывать. А что?
— Хотел позвать уточить. Вдвоем веселей.
— В другой раз. Ты Капитолину-то видел?
— Два раза ездил, не пришла. Отец под замком, наверное, держит.
— За Урукчу ее просватали.
— Врешь?!
— Люди говорят.
Василий встал и быстрыми шагами пошел на поскотину и уже через несколько минут мчался на Орленке в Красноярово. «Не верю, чтобы меня променяла на старика, — думал Василий. — Тут что-то не так. Торопись, Орленок, может, Капитолине помощь нужна, а мы не знаем».
Лес поредел. Сквозь деревья стали видны дома. На тропе Василий увидел девушку. Шла она от реки. В белой кофточке, голубом сарафане с небольшим букетиком ромашек. Капитолина. Василий на всем скаку спрыгнул с коня. Капитолина остановилась, машинально провела рукой по волосам,
— Здравствуй, Капа.
— Здравствуй, Вася.
— Это правда, что ты выходишь замуж за Урукчу?
Капитолина болезненно усмехнулась.
— Выходишь… Продали меня, Вася. За четыре тысячи оленей. Видишь, какую цену дали, а могли бы за пару шкурок соболиных, как Бирокту купец Крохалев.
— А пальму твой отец не нюхал? Бежим отсюда, Сейчас же.
— Спасибо, Вася. Обломала я себе крылья загодя. — Капитолина пошатнулась. — Вот сама иду к Генке. Он хоть тоже подлец, но все же лучше Урукчи. — Капитолина швырнула цветы.