— Зарядим послабей заряды.
— Из двухстволки?
— Из двухстволки. Закончишь школу, ружье куплю. Тридцать второй калибр. Как раз по тебе будет.
Ванюшка от счастья ерзал на стуле.
— Мама, слышишь, тятя мне ружье купит.
— Слышу, — Анна улыбается. Она у печки теребит косачей. — Балует тебя отец.
— И ничего не балует, — возразил Ванюшка; — Вот еще немного подрасту и убью сохатого. Тогда у нас всегда мясо будет…
— У сохатого, паря, ноги длинные, — забивая пистоны, говорит Дмитрий. — Собаку добрую на него надо.
— А у меня Чижик растет. Дядя Захар говорит, зверовой.
— Порода-то хорошая, натаскивать только надо.
Утром Дмитрий перевалил хребет и вышел на Соленую речку. Стиснутая с обеих сторон горами, она, продираясь сквозь камни, ревела на перекатах, пенилась, но на плесах текла спокойно.
Из-за поворота вылетел табунок селезней. Прогремели выстрелы, два селезня ударились о мерзлую землю. Поднял Дмитрий уток, тяжелые, жирные. Начало доброе. Позади треснула ветка, оглянулся: Буян стоит, виновато смотрит.
— А ты зачем пришел? Уток пугать? Марш домой!
Буян отошел немного и лег у дерева, прислушиваясь, куда хозяин пойдет.
Дмитрий прошел немного, поднялся на склон сопки, у подножья которой бежала речка, и сел на колодину под развесистой елкой. Внизу рокотала речка. Он услышал свист крыльев. Из-за поворота прямо на него летели два крохаля. Вскинул Дмитрий ружье, толчок в плечо, и — крохаль камнем упал в заросли. Дмитрий спустился к реке, нашел птицу и пошел берегом. Налетали утки, он стрелял их и шел дальше. Так прошло немало времени. Вдруг впереди раздался выстрел, и Дмитрий на поляне увидел Никифора.
— Здорово живем, — поздоровался Дмитрий,
— Здорово, — недружелюбно ответил Никифор.
— Много спромышлял?
— Штук десять. Да две унесло. — Никифор привязал уток к поняге и надел ее.
— Что-то тебя, братец, не видно. Все от людей хоронишься.
— От родного брата. — Никифор блеснул глазами. — На всю тайгу осрамил.
— Что пенять на меня. Я же вам говорил. Ты думаешь мне легко. Ведь какой бы ни был, а отец.
— Жалко стало. Кто же его в тюрьму упрятал, раззор семье сделал? Может, не ты, а кто другой?
— Сам он в нее лез, и ты помогал. Не пойму ни тебя, ни отца. Все в доме есть, а еще зачем-то гребете. Хорошо бы честным трудом, так нет, с бандитом Кердолей связались. Тебе-то пора одуматься. Жить-то придется при Советской власти.
Никифор в одной руке держал ружье, второй теребил бороду, в которой желтела хвоя, и тяжелым взглядом смотрел вдаль.
— А я, может быть, хочу жить по-своему, без ваших Советов.
— Интересно, как. это ты думаешь жить, — усмехнулся Дмитрий. — Рано или поздно все равно придешь ко мне в Госторг.
— Сдохну, но не приду. И за отца ты еще расплатишься.
— Войну объявишь? Дурак ты, Никифор, честное слово. Дороги к старому не будет, запомни. Что мы не успеем сделать, ребята подрастут, доделают.
Дмитрий завернул самокрутку, высек искру огнивом из кремня, прикуривая, отвернулся от ветра. Не успел он к самокрутке поднести дымящийся трут, как огнем обожгло нутро, раздался грохот, будто над речкой прокатился молодой гром. Дмитрий, выронив самокрутку и трут, повернулся.
Никифор стоял с бледным лицом. Из ствола ружья шел дымок.
— Брат… — прошептал Дмитрий. — В спину. Как самый последний трус…
С плеча Дмитрия соскользнуло ружье и глухо, ударилось о землю, а он упал плашмя на спину.
— Брат, добей, — простонал он. — Добей, братишка. Хоть здесь не будь трусом… Добей. Прошу тебя…
Никифора била мелкая дрожь. Вея злоба выплеснулась вместе с выстрелом, Никифор упал на колени.
— Митька, брат… прости.
— Добей… — катаясь по холодной земле, умолял Дмитрий. — Нутро огнем горит… Добей…
— Что я наделал… Митька, прости.
— Добей, братишка, — уже ничего не слыша, просил Дмитрий.
Никифор тяжело встал, дрожащими руками наставил ружье в грудь Дмитрию и выстрелил. Наступила тишина.
На куст села синица и запела звонко, беззаботно. Никифор некоторое время удивленно смотрел на нее, потом, волоча ружье за ремень, побрел вдоль берега. Отошел сажей двести, посмотрел на ружьё, бросил его и побрел дальше.
На поляну выбежал Буян. Увидел Дмитрия и очень удивился, что тот лежит на земле. Лизнул щеку и — отскочил. От страха шерсть поднялась дыбом. Буян метнулся к речке и завыл долго, протяжно от страха и горя.
— Василий, кто же убил? — Степан стоял бледный.
— Следы на снегу Никифора и ружье его. Нашли недалеко. Гильза пустая валялась возле Дмитрия.
— Идемте, — проговорил Степан.
В ограду к Никифору вошли человек тридцать. Никифор вышел на крыльцо в одной рубахе. Борода всклочена.
В руке нож.
— Ну, — процедил Степан.
— Виноват я перед вами, мужики. Видать, злоба разума лишила, Тебя, Степан, хотел первым подстеречь. А потом тебя, Василий… Да вот братишка подвернулся. Затемнение какое-то нашло. В спину ему стрелял…
Мужики качнулись и замерли…
— Мучился сильно… Упрашивал добить. Пожалел.
— Бросай нож, — приказал Степан. — И пошли в сельсовет.
— Погоди, Степан…
Никифор посмотрел на горы, взмахнул рукой и всадил себе в грудь нож по самую рукоятку…
…Только через неделю выбрался Василий на охоту. Пришел на ток рано, присел на колодину, закурил. Между веток виднелось небо с крупными дрожащими звездами. Из распадка доносился говор ручья, звуки его то усиливались, то затихали. Где-то гулко упала шишка. Чистый, упругий воздух был пропитан запахами талого снега, прелых листьев, хвои. Время от времени доносится хлопанье крыльев— это косачи слетались на ток. Из-за перелеска донеслось чуфырканье: токовик подал голос, и тотчас лес наполнился бормотанием.
В прошлом году Василий приходил сюда с Дмитрием. Теперь заведующим Госторгом избран Сема. Сразу же после похорон десять парней и девчат вступили в комсомол! Первым приняли Максима. Жаль, не было эвенков: по тайге кочуют они сейчас. «Где ты, Ятока, — подумал Василий. — Скорей бы увидеться».
Скучал без нее Василий. Ругал себя, что не увел тогда домой. «Размазня, — хмурился он. — Где-то ты смелый, а тут… Одну девчонку бросил». Но-появилась надежда скоро свидеться. Недавно к Степану приходил Кучум. На Глухариной реке эвенки надумали строить деревню, но плотники из них неважные. Вот и решили русские парни им помочь. Создали Красный отряд, а командиром Степан назначил Василия. Теперь, как только вскроются реки, он с отрядом поедет к, эвенкам.
Забелел восток, и звезды померкли, а косачи зачуфыркали сильней. Их белые подхвостные перья замелькали то там, то там. Одни дерутся, другие идут как-то боком, распустив слюну, а за ними бегут курочки и подбирают ее. С деревьев на них смотрят молодые петухи, для которых еще были запретны свадебные игры. У ног Василия откуда-то появилась курочка, и тотчас возле нее оказались два петушка. Прыгают друг на друга, бьются крыльями.
— Вот забияки, — усмехнулся Василий.
Курочка вспорхнула. Петухи остановились, чуфыркнули друг на друга и убежали за сосенки.
Сбоку хлопнул выстрел. Василий от неожиданности. вздрогнул. С дерева упал петух и глухо ударился о землю. На несколько секунд наступила тишина. Опьяненные любовной игрой косачи ошалело смотрели по сторонам. Наконец один из них чуфыркнул, и петухи опять заметались по поляне.
Василий выбрал двух покрупней и выстрелил. Они ткнулись друг к другу головами, а остальные шумно поднялись, перелетели неширокую марь и расселись в колке по листвянкам.
Из-за рощи вышел. Сема.
— Со свежениной тебя, — поздравил он.
— Тебя откуда нелегкая принесла? Напугал до смерти. Не хотел же идти.
— Передумал. Утром забежал к вам, а тебя след простыл. Вот и пошел искать.
Парни подобрали птиц и пошли, а — солнце уже поднялось над горами. Вдалеке пели косачи. Дятлы клювом, о сухие сучья выбивали длинную трель, а потом кричали на весь лес: «Ня-я-я>>. По стволам деревьев шныряли юркие поползни.