— Все! — крикнул Василий. — Он скатил с козел бревно, оно глухо упало и рассыпалось на доски.
— Тесу теперь хватит. — Сема по-хозяйски огляделся.
За кухней, где возились Надя и Женя, раздался выстрел. Василий с тревогой посмотрел в ту сторону.
— Кто-то из берданы лупанул, — определил Сема,
— Кого там черт носит? — Василий спрыгнул с козел.
В это время из чащи вышел Кайнача.
— Ты какого черта здесь с ружьем балуешься? Люди же кругом, — ругал Василий Кайначу. — Убьешь еще кого-нибудь.
— Зачем людей стрелять буду? Сохатого добывал.
— Иди девчонкам сказки расскажи.
— Пошто не веришь? Зачем на оленях возить мясо? Пусть само на ногах идет. Подранил сохатого, пригнал сюда и кончил.
— Ну и черт же ты, Кайнача, — примирительно сказал Василий. — Переполошил всех. Мы чуть за ружья не схватились.
Подошел дед Корней. Он точно помолодел, и походка-то другой стала. Везде он успевал побывать: у строителей, на валке леса, не забывал и кухню.
— Ты, паря, только посмотри, что мы тут натворили без тебя, — хвалился дед Корней.
Кайнача не узнавал стойбище. На крутом берегу, вдоль реки, выстроился ровный ряд срубов. Один сруб был уже под крышей. Несколько парней, русских и эвенков, вставляли рамы.
— Скоро новоселье справлять будем, — радовался дед Корней.
Раздался металлический звон. Кайнача вздрогнул. Василий с Семой засмеялись. Это Ятока в железный лист била молотком, созывая на обед.
— Што делаешь? — погрозил ей кулаком Кайнача. — Всех зверей распугаешь.
Парни бросали работу, мылись и рассаживались под деревьями в тени. Ятока разливала суп в миски. Надя и Женя разносили их. А дед Корней отправился в чум Согдямо чай пить.
Старик сидел в чуме и курил трубку.
— Чаек найдется?
— Найдется, бойё. — Согдямо налил ему чаю.
— О чем это думаешь? — отхлебывая чай, спросил дед Корней.
— Как же не думать? Дома нам строите. Чем платить будем? Где деньги возьмем?
— Совсем ты постарел, Согдямо. Платы не надо.
— Как так? Как-та давно ушел я на охоту. Прибежали мои олени и остановились у дымокура Урукчи. За это он с меня шкурку соболя взял.
— Нет Урукчи, паря. Убежал. Бедный народ теперь хозяйствует. А у бедных людей — чистые сердца. И по другим законам они живут. Вот Степан все про коммунизм толкует. Только что это такое и с чем его едят? Не знаешь? И я долго голову ломал. Так прикидывал и этак. И потом осенило меня. Коммунизм-то совсем простая штука. Бежит по лесу ручеек. Напоил коня, и нет ручья. А сбежались ручейки — река стала. И тут уж на пути ее не становись — все снесет. Пока мы врозь были, Урукча, Боков и старик Двухгривенный щипали нас, как коршуны рябчиков. А собрались мы в кучу, где эти коршуны? Вот оно куда ведет.
Согдямо взял лист бересты, повертел в руках и стал что-то вырезать. Дед Корней с любопытством смотрел, но ничего понять не мог.
— Что ты делаешь? — спросил он Согдямо.
— Василий велел. Фигурки нарисовал, велел их вырезать. По ним людей учить будет.
— Буквы, — поправил его дед Корней. — Я, паря, всю зиму грамоту учил, не далась. Вчера смотрю, как Васюха пишет, тоска взяла. — Дед Корней поставил чашку. — Спасибо за чай, Согдямо. Пойду погляжу, что там парни делают.
А у кухни шел спор, как назвать деревню.
— Кайнача, — скажи, как бы ты назвал деревню? — наседал на него Сема.
— Как назвал? Деревня.
— Да каждую деревню деревней зовут.
— А ты пошто по-другому назвать хочешь?
Сема сплюнул, парни захохотали,
— Породите вы, — остановил их Сема. — Это же первая эвенкийская деревня. И не просто деревня, а советская, красная деревня.
— Красный охотник и назовите, — собирая посуду, между прочим сказала Женя.
— Ребята, а ведь верно, — обрадовался Сема. — Несите доску.
Тут же на доске написали углем: «Деревня Красный охотник». Доску прибили к сосне на самом видном месте.
Степан выехал из леса и сразу увидел новые дома под крышей. Обрадовался, но его поразила тишина. Нигде ни души. На кухне под котлами горели костры. Горели костры и возле чумов. Люди только что были здесь. Куда они подевались? Не банда ли какая тут шалит? Степан спешился, привязал коня к дереву, проверил затвор берданы.
От реки донесся смех.
— Фу, черти, — облегченно вздохнул Степан и пошел на голоса.
Река Глухариная небольшая, сажен тридцать шириной. Все жители находились на косе. В кругу было видно деда Корнея, Василия, Кучума. Они склонились над чем-то.
Степан протиснулся в круг. На дресве стоял медвежонок и пугливо озирался по сторонам. Потом начал по-детски хныкать.
— Что теперь с ним делать, один лешак знает, — озадаченно теребил бороденку дед Корней.
— Где вы его взяли? — спросил Степан.
— Медведица привела, — оживился дед Корней. — И что ей вздумалось по этому месту пройти? Или троп мало в тайге? Учуяли ее собаки и насели. Угнали в горы. А этот поганец на дерево. Отсиделся там. Что теперь с ним делать?
Отпустите, — посоветовал Степан.
— Отпустить немудрено. Сгинет без матери, ведь дите неразумное. А вырастет — зверь будет. Вот незадача.
— Дедушка, отдай нам, — выступил несмело из толпы Урукон.
— Возьми. Да накорми. С утра голодный. Молока дай. А к осени заматереет, тогда и отпустим его в лес.
Ребята поймали на поводок медвежонка и гурьбой повели на стоянку.
— Как у тебя, Корней Иванович, дела? — спросил Степан. — Веди, показывай строительство.
— Один дом уже совсем готов. Вселять будем кого или обождем, когда все достроим?
— Чего ждать-то, Корней Иванович? Кличь людей. Степан поднялся на крыльцо нового дома, поправил ремень на гимнастерке.
— Товарищи! Еще вчера Боков, Урукча, старик Двухгривенный за людей нас не считали. Мы гнули спины, на охоте да в оленьих стадах себе простуду наживали. А что нам доставалось? Костры да морозы.
— Долги еще были, — напомнил Согдямо.
— Вот-вот. И было так потому, что силы мы своей не знали и жили, как кроты, каждый в своей норе. А встали в один строй. Вот и в тайге выросла деревня. Это же здорово! От этой деревни у нас, таежников, начинается новая жизнь.
— Мне слово, Степан, дай, — попросил Кучум.
— Говори, паря, — отозвался дед Корней.
На крыльцо поднялся и встал рядом со Степаном Кучум.
— У нас есть такой обычай, — Кучум волновался. — Если ты протянул руку в беде охотнику, то становишься братом этого охотника и членом нашего рода. Вы построили нам дома, своими руками зажгли огни в очагах — огни жизни. Так пусть огонь нашего рода будет и вашим огнем. Теперь вы все члены нашего рода. Как говорят русские, низкий поклон вам, кровные братья.
— Спасибо, Кучум, за доброе слово, — пожал Степан его сильную руку.
— И тебе, Степан, спасибо за то, что другом пришел к нам.
— В первый дом мы решили поселить самого уважаемого охотника — Согдямо. Проходи, дедушка, — пригласил старика Степан.
Согдямо поднялся на крыльцо. Помолчал, а потом сказал:
— Шибко спасибо вам. Но в дом, однако, жить не пойду.
— Ты что это, ядрена-матрена, — закипятился дед Корней. — Или еще не надоело кости морозить в чуме?
— Шибко надоело. Но не пойду в дом жить. Прилетят добрые духи, где они меня найдут? Увидят дом, скажут, люча тут поселился.
Все озадаченно смотрели на Степана. Положение. Как из него выкрутиться? Всех выручил Сема.
— Дедушка Согдямо, а мы им напишем, что ты здесь живешь. — На дощечке Сема написал углем: «Согдямо», а дощечку прибил к двери. — Вот и все.
Старик с уважением посмотрел на непонятные ему знаки и шагнул в дом.
— А теперь я всех приглашаю на праздник — рождение деревни, — проговорил Кучум.
— Спасибо, — за всех ответил Степан. — Я вам, товарищи, привез хорошую весть. Письмо получил из губкома комсомола, место одно дали на рабфаке. Так что давайте думать, кого пошлем учиться.