— Давненько мы с ним не встречались. Повидаться бы.
Семен встал.
— А че не посидишь?
— В правление надо идти. Заходи к нам.
— Спасибо.
Семен ушел. Семеновна вынесла в ведре еду собакам. У крыльца ее встретили Чилим с Ушмуном, нетерпеливо закружились вокруг.
— Оголодали. Успеете. — В деревянное корытце Семеновна вылила еду из ведра. — Хлебайте. Вот явятся мужики — и некогда вам будет прохлаждаться возле бабки.
В ограде появилась тетя Глаша, невысокая, круглолицая, в чирках и белых шерстяных носках. Она давно уж расчала шестой десяток, но не по годам была беспокойная, непоседливая.
— Ты с кем это, старуня, тут разговариваешь? — спросила тетя Глаша.
— Да вот собак кормить вышла.
— А я думаю, уж не гости ли появились.
— К концу недели поджидаю, может, и Ганя твой подъедет.
— Уж сколькой год сулится…
Тетя Глаша с Семеновной присели на ступеньки крыльца.
— Женить бы тебе его, — посоветовала Семеновна. — Может, и бросил бы, к лешему, свои еропланы.
— Я уж ему сколь раз прописывала про это. Так они, молодые, разве сейчас слушают матерей-то?
Много раз уж говаривали об этом бабки, а встретившись, опять заходили по новому кругу.
— Мои-то тоже блудят по белу свету, — вздохнула Семеновна. — И че бы не жить дома-то? Еще и меня зовут в город. Ишь че выдумали.
— Не езди. Я-то потом че без тебя делать буду?
— Да и я-то без тебя не могу. Хоть ты и супротивная, а все есть с кем словом обмолвиться.
— Так уж и супротивная? — обиделась тетя Глаша.
— А то нет. Никакого сладу с тобой не стало.
— Попустись ты, старуня, — махнула рукой тетя Глаша и встала.
— Ты куда это навострячилась?
— Побегу к Хаикте, письмо Гане написать надо.
— Не успеешь, че ли? Почта-то еще когда будет? Дня через два.
— Нет, уж я побегу.
— Век свой ты вот такая, взбаломошиая. И че тебе не сидится на одном месте?
— Да я вечером забегу.
И тетя Глаша торопливо засеменила из ограды.
Ятока работала в больнице последний день. Ока помогла санитаркам убрать перевязочную и пошла в бухгалтерию за расчетом, но в длинном больничном коридоре столкнулась с соседкой по дому Полиной Андреевной Крутовой. Крутова шла с дочкой Ириной — одиннадцатилетней синеглазой девочкой.
— Вы к кому? — спросила Полину Андреевну Ятока.
— Во второй палате наша сотрудница лежит. Загорская. К ней.
— Пойдемте, я покажу.
Полина Андреевна шла по коридору легко, стремительно, чуть откинув голову. Густые каштановые волосы разметались по плечам. Из-под длинных темных ресниц смотрели чуть задумчивые ласковые глаза. Встреча с нею почему-то всегда беспокоила Ятоку.
— Василий Захарович чем занимается? — спросила Полина Андреевна.
— Да позавчера уехал в верховье Каменки. Оттуда по реке в Матвеевку спустится.
Василий работал в сельскохозяйственном институте на факультете охотоведения, преподавал биотехнию по акклиматизации и реакклиматизации диких животных. Полина Андреевна там же читала лекции по клеточному звероводству, жила она в одном доме с Вороновыми, только этажом ниже.
— А я материалы интересные привезла с соболиной фермы. Вечером занесу. Ты увези ему.
— Ладно.
— Кстати, а когда ты, Ятока, уезжаешь?
— Сегодня последний день отработала.
Они подошли к двери с табличкой «два».
— Загорская здесь лежит.
Полина Андреевна прошла в палату, а Ятока получила расчет и заглянула к дежурной сестре попрощаться.
— Уезжаешь?
— Шибко по тайге соскучилась.
Сестра посмотрела на часы, потом на список больных.
— Будь добра, унеси таблетки Загорской.
— Хорошо.
В палате Полины Андреевны и Ирины уже не было. Загорская лежала у окна. Ей было за сорок. Лицо худощавое. Тонкий нос, тонкие губы. Взгляд холодный, неприязненный.
— Вот вам таблетки, — Ятока положила их на тумбочку. — Полина Андреевна давно ушла?
— Минут десять. А вы хорошо ее знаете?
— Много лет рядом живем. Как можем, помогаем друг другу.
— А я ее помню еще студенткой, когда Василия Захаровича исключали из комсомола, из института.
Ятока широко открыла глаза: не ослышалась ли?
— Пошто Васю исключать будут? Он институт закончил.
Тонкие губы Загорской тронула холодная улыбка.
— Презираю баб. Изображают из себя святош. На самом деле крутятся возле мужиков, выпрашивают у них любовь, рожают им детей, а потом прикидываются несчастными.
— Однако пошто худо думаете о Полине Андреевне? С отцом ее дочери беда была. А он друг Васи.
— Святая простота, — Загорская рассмеялась сухим, недобрым смехом, — Может, Крутова у твоего Василия Захаровича глаза взяла для своей Ирины? Ты не задумывалась? Поражаюсь, как до сих пор Василий Захарович не отослал тебя в чум.
«Видно, шибко больна Загорская, оттого и злая», — решила Ятока. но на душе стало тревожно. «Васю из комсомола исключали, из института. Однако он бы мне сказал, — думала Ятока. — Пошто так худо говорит Загорская о Полине Андреевне? У меня свои глаза. Хороший человек».
Но тревога не унималась.
Дома Ятоку встретил Димка.
— Мама, я на заезжем дворе был. Там ямщики с Бугоркана. Обещают нас и ребят из интерната довезти до Каменки. Пять лошадей дают. А по Каменке мы на лодках спустимся.
— Под манатки лошадей хватит. Сами пешком пойдем. Поезжай в интернат, скажи ребятам, пусть собираются.
— Вот здорово!
Димка убежал, а Ятоку опять обступили недобрые думы. Она прошла в кабинет Василия. На столе папки, журналы, стопка чистой бумаги. Вдоль стен стеллажи с книгами. Над ними чучела птиц. В окно видны горы. Ятока села за стол. Здесь она часами ждала Василия из таежных экспедиций. «Однако зря из деревни уехала, стойбище бросила». Звонок в передней вывел ее из задумчивости. Ятока открыла дверь. Вошла Полина Андреевна.
— Вот материалы, — она подала папку Ятоке.
— Проходи, чаевать будем.
— От чая не откажусь. Ирина убежала с подружками играть, а одной — какая еда?
Ятока в комнате накрыла стол. Поставила бутылку вина и рюмки.
— Дорожку маленько вспрыснуть надо.
— Возражений нет, — энергично тряхнула головой Полина Андреевна.
Они сели за стол. Ятока наполнила рюмки. Полина Андреевна подняла свою.
— Грустно мне будет без вас, — задумчиво сказала она.
— К осени вернемся.
— Счастливого вам отдыха.
— Спасибо.
Ятока с Полиной Андреевной выпили, закусили.
— После отпуска Вася собирается в горы. Я с ним хочу пойти. Ты за Димкой приглядишь, — попросила Ятока.
— Пусть на это время к нам переселяется. Мне веселей будет. Я ведь тоже когда-то бывала в тайге, — вздохнула Полина Андреевна.
— Ты пошто про отца Ирины мне никогда не расскажешь? Я у Васи спрашивала. Он обещал рассказать, да, однако, забыл. — Ятока пристально поглядела на Полину Андреевну.
— Невесело вспоминать, Да что делать, расскажу, Ятока. В институт на охотоведческий факультет собрались в основном северяне, таежники. Все мы как-то походили друг на друга. А он выделялся. Вечерами мы, бывало, на танцы собираемся в горсад или на концерт в Дом офицеров, а он — в библиотеку, в читальный зал. В воскресные дни уезжал в лес. Мы даже его немного побаивались… Меня часто жалеют, что я без мужа. Чудаки. Я любила. И не моя вина, что все так случилось…
Ятока слушала Полину Андреевну, старалась представить этого парня, но ей это плохо удавалось. Полина Андреевна палила чашку чаю, отпила глоток.
— В общем, закончили второй курс. Сохойский голец мне до сих пор спится. Нас было четыре студента и преподаватель. И он был с нами. Какой он в тайге: сильный, смелый. Я знала, что он женат, и — влюбилась. Не надо осуждать меня…