Закипела вода в котелке. Ятока заварила чай. Собаки ходили вокруг стоянки, голодными глазами поглядывали на шашлыки у костра, раздраженно ворчали друг на друга, готовые в любую минуту затеять, драку.
— Чилим! — прикрикнула Ятока.
— Есть они хотят. Работали сегодня больше нас, — заступился за собак Димка.
— Сейчас поужинаем, обдерем белок и накормим. — Ятока налила каждому по кружке чаю, выделила по ломтю хлеба. Андрейка шумно отхлебнул из кружки и крякнул от удовольствия.
— Нас в интернате матвеевскими водохлебами звали. Дурни. Да без чаю все охотники давно бы ноги протянули.
— Я вот все думаю, — поднял взгляд от костра Вадим, — как раньше эвенки всю жизнь в тайге жили? И выживали. Еще детей растили. У костров, на морозах.
— Жить надо было, вот и жили, — у Ятоки вырвался вздох. — А ребятишки помирали. Мало их оставалось.
— Но и жили бы вместе с русскими в деревнях. — Вадиму была непонятна страсть эвенков к кочевьям. — Кончится война, я за тысячу верст буду обходить эти горы.
Ятока оторвала кусок мяса от зажаренной тушки кедровки, положила в рот и стала неторопливо жевать.
— Деды наши кочевали, деды наших дедов кочевали. Другой жизни эвенки не знали. Как бросить тайгу? Она кормила охотников.
Димка выкинул прутиком из кружки кусочек коры и поднял взгляд на Ятоку.
— Мама, а охотиться парни рано начинали?
— Как только парнишка вставал на ноги, его сразу ловкости учили. Старик, бывало, берет из огня угольки и бросает в него.
— Зачем? — удивился Димка.
— Говорю, ловкости с малых лет обучали. Надо увертываться от угольков. Не увернешься, прижжет, больно будет. Когда парень маленько подрастал, в него начинали стрелять тупыми стрелами. Тут рот не разевай. Вот и вырастали охотники ловкими, смелыми. А степные эвенки князя Гантимура по-другому обучали своих парней. Парень должен не увернуться от стрелы, а развернуть лук и тыльной стороной поймать ее.
— А если не поймаешь стрелу? — спросил Андрейка.
— Не поймаешь, в груди будет.
— Шуточки. — покачал головой Вадим.
— Потом учили зверя промышлять. Самый лучший охотник собирает парней и ведет их в тайгу. Находит сохатого или оленя, когда тот после кормежки отдыхает. Дает парню кусочек бересты. Тот должен подойти и положить оленю на холку — и чтобы олень не проснулся.
— Ну и что, находились такие, которым удавалось положить на спящего оленя бересту? — спросил Димка,
— Как-то два друга охотились. Встретились в лесу. Один другому говорит: «Вон там у ручья дикий олень спит. Я буду костер разводить. Ты зарежь его да мяса принеси». Ушел охотник. Вскоре вернулся, тонкий сыромятный ремень бросил другу: «Я связанных зверей не трогаю». Один связал, а другой развязал оленя, а тот и не проснулся.
— Сказка, — не утерпел Димка.
— Может, и сказка, — согласилась Ятока. — Однако, хорошая сказка. Большие охотники на каждом стойбище были.
После ужина просушили над. костром портянки, одежду и стали укладываться спать. Димка на ветках расстелил лафтак оленьей шкуры, под голову положил мешок с высушенными беличьими шкурками, от которого противно пахло шерстью с салом, лег спиной к огню и укрылся телогрейкой. Андрейка расстелил мешок из-под продуктов, натянул поглубже на голову шапку и, скрючившись, чтобы быть поменьше, накинул на себя куртку. Вадим, подпоясав потуже вышарканную парку, лег прямо в верхней одежде. Ятока подвеселила огонь, по другую сторону костра взрыхлила ветки, перемешанные с мхом, вместо подушки положила рукавицы на сухие палки и легла. Так и сяк накрывалась курткой, но мала была одежонка, поддувало с боков.
Ночь набирала силу. Время от времени темный небосклон вспарывали падающие звезды, вершина гольца то загоралась холодным светом, то гасла. Где-то далеко в горах чуть слышно стонал филин. «Где сейчас Вася? — думала Ятока. — Может, тоже у костра обо мне думает. А может, раненый лежит, кровью истекает». Ятока отогнала эти страшные мысли.
Она вспомнила город. Тогда они второй месяц с Димкой ждали Василия из экспедиции. Явился он под вечер. Вошел в дом. В унтах, в шубе. Русая борода. Увидел Ятоку, глаза с темной синью блеснули радостью. Разбросил руки, подхватил Ятоку. От Василия пахнуло лесом, дымом, снегом. Закружилась голова у Ятоки от радости, от таежных запахов.
Потом они втроем сидели за праздничным столом. Василий выбрит. На нем голубая рубашка под цвет глаз. «Даже не верится, что наконец-то добрался до вас. Как мне не хватало тебя, Ятока, в тайге». И Ятока была благодарна ему за эти слова.
Назавтра пришли студенты, которые были с Василием в экспедиции. Ятока наготовила полный стол. А студенты попросили ее наварить картошки в мундирах. Ели горячую картошку, вспоминали дорожные приключения, смеялись.
А потом вместе с Василием до поздней ночи пели песни.
«Где эти парни теперь? Куда их забросили военные дороги?»
Костер стал прогорать. Ятока подложила дров, поправила на Димке телогрейку, на Андрейке куртку, они даже не пошевелились. Молодые, сейчас они выдюжат, но пройдет время, и догонят их эти ночевки у костров болью в суставах.
Ятока выпила кружку горячего чая, долго ворочалась на жестких ветках, которые даже сквозь одежду давили на ребра. Наконец нашла удобное положение, спину пригрел огонь, и Ятока уснула.
Парни встали перед рассветом. Их била мелкая дрожь. Плохо слушались затекшие ноги.
— До кишок проняло, — передергивая плечами, Андрейка подставлял ладони под красные языки пламени.
Ятока развела побольше костер и наскоро вскипятила чай.
— Сейчас чаю попьем, отогреемся, — успокаивала парней Ятока.
Димка изо всех сил старался удержать дрожь, но она против его воли судорожными волнами пробегала по телу. Димка с тупым безразличием смотрел на костер.
Вадим, присев на корточки, распахнул полы парки, подставил грудь теплу.
— Как чувствуешь себя, однако? — спросила Ятока Вадима.
— Что-то в груди жмет.
Закипел котелок. Ятока бросила в него несколько комочков чаги, немного помедлила и разлила кипяток по кружкам.
— Пейте, мужики. Завтра в зимовье пойдем. Там отогреемся. Только на ужин надо птицу добыть.
Но добыть птицу не удалось. И опять пришлось голодными коротать ночь у костра. А утром каждый своей тропой отправился к зимовью. Собрались они там только вечером. Натопили печку, наварили супу. После ночевок у костра зимовье казалось раем.
Глядя на уставших, почерневших парней, Ятока сказала:
— Однако, завтра дневать будем. Воды на печке нагреем, помоемся. Маленько одежонку чинить будем.
Димка вытащил из-под изголовья книгу.
— А я вам почитаю «Хаджи-Мурата».
Ятока провела рукой по волосам Димки:
— Потерпите маленько. Война кончится, опять учиться пойдете.
Дни заметно стали короче. А мороз все набирал и набирал силу. Снег перемерз и шумно гремел под лыжами.
На перекатах перехватило речки. Вода вырвалась из-подо льда и зеленоватыми натеками расплылась по марям. Заклубился туман. Деревья в нарядных куржаках. В такой мороз ночевать у костра — гиблое дело. Поэтому охотники старались держаться поближе к зимовью.
Но через неделю вдруг оттеплило. Днем солнце глянуло ласково, весело. Запахло талой хвоей. Звонко защебетали синицы. Но к вечеру на небо набросило серую пелену, ночью хмарь погасила звезды, а на рассвете подул сырой ветер.
Ятока проснулась. В зимовье было темно и прохладно. Парни спали. О стену, шурша, скребся ветер, завывал в печной трубе. «Однако, непогода пришла, — с беспокойством подумала Ятока, оделась и вышла. Непроглядная темень. Собаки, свернувшись калачиком, спали возле стены зимовья и у лабаза. При появлении Ятоки ни одна не подняла голову. Из низины волнами набегал ветер. Ветки деревьев то бились, то замирали. «Сегодня совсем худой промысел будет», — отметила про себя Ятока.