— Думать будем.
Димка отдохнул. Потом они с Вадимом напилили дров на завтрашний день, накололи. Тем временем Андрейка сварил ужин. Парни сели за стол.
— Ятока теперь уж в деревне, — сказал Андрейка.
— Нет, еще не дошла, — отозвался Димка.
— Только к полуночи дотянет, — рассудительно заметил Вадим.
Ятока ушла в деревню попроведовать Семеновну, узнать, что происходит на фронте и, если есть, принести письма от Василия и Семена.
— Зря нас не взяли на фронт, — вздохнул Димка. — Мы бы там не лишние были.
— Если туго нашим будет, весной махнем, — решил Вадим.
— Прямо в роту к дяде Василию, — оживился Андрейка. — Явимся к нему, вот удивится-то…
После ужина парни накормили собак и сели обдирать белок.
— Задки у тушек отрубайте и складывайте на стол, — попросил Вадим. — А то завтра варить нечего будет.
— Ребята, я бы сейчас мороженого поел, — Андрейка мечтательно улыбнулся. — Пачек бы его съел.
— Андрейка, а ты не закашляешь? — улыбнулся Димка.
— Ничего, осилил бы.
Димка ободрал белок и стал сдевать их на прутик.
— А я, ребята, берлогу нашел.
Андрейка с Вадимом отложили ножи.
— Берлогу? — Андрейка почесал затылок.
— Ну да, берлогу. Километрах в трех отсюда. Под Оленьим перевалом небольшой увал. На нем куренями нарос мелкий листвяк, пихтач, кедровничек. Вот в этом мелколесье он и сделал берлогу. Кругом ветки обломал на постель. Цело заткнуто, снегом привалено. Но все равно заметно.
— А собаки-то лаяли? — спросил Вадим.
— Они стороной прошли. Я их звать не стал, чтобы не поднять зверя раньше времени.
— Надо идти промышлять, — предложил Андрейка.
— Может, маму подождем? — колебался Димка.
— Так вот и будем всю жизнь из-за мамкиной юбки выглядывать, — уколол Димку Андрейка.
— В тайге живем. Рано или поздно — не разойтись нам с медведем, — решил Вадим. — Сам знаешь, харчи на исходе.
— Что-то страшно, — признался Димка.
— У нас три ружья.
Остаток вечера парни чистили ружья, проверяли патроны с пулями. Спали эту ночь беспокойно. Встали рано. Позавтракали. Перед выходом на медвежью охоту обнялись. Этот ритуал знали. Они еще в детстве ходили с деревянными рогатинами на мнимого зверя. И для них это было вроде продолжения игры. Только после, когда посмотрят в глаза смерти, осознают они всю важность этой охотничьей клятвы в верности друг другу.
До увала дошли быстро. Остановились шагах в двадцати от берлоги у огромной колодины, что на могучих корнях приподнималась над землей. Всходило солнце. Горы были залиты холодным светом. В морозной тишине потрескивали деревья. Димка осмотрелся. Справа от берлоги стояла приземистая лиственница. Слева темнел пень в снежной в снежной шапке.
— Будем заломы рубить? — спросил Димка.
— Да так обойдемся, — отмахнулся Андрейка.
— Нет, надо зачагать выход, чтоб ему трудно выбраться было.
Вырубили два залома. Димка отпустил собак с поводка. Они кинулись к берлоге и с яростью залаяли.
— Берите стяги, — распорядился Димка.
Андрейка с Вадимом схватили заломы, подбежали к отверстию и крест-накрест запустили заломы в берлогу. Димка стоял наготове с ружьем. Слышно было, как в берлоге что-то ворохнулось и вырвался мощный глухой рык. Собаки отскочили, но потом, захлебываясь от лая, с остервенением кинулись к берлоге. Димка глянул на парией: у Андрейки в глазах застыл ужас, он, отступив на шаг от берлоги, озирался по сторонам; Вадим держал под прицелом дыру, но в его лице не было пи кровинки. Димка и сам почувствовал, как у него в коленках слабеют ноги, а грудь распер воздух. Стояла такая тишина, что слышно было, как осыпается с веток куржак.
И вдруг над берлогой вместе со снегом взлетел кусками рыжеватый мох, и перед парнями выросла, черная туша. Раздался грозный рев. Будто дикая ярость вырвалась из-под земли. На миг Димка увидел краевую пасть и белые клыки. Он содрогнулся от ужаса. Хотел поднять ружье: но руки были непослушными. Черная рычащая туша ворохнулась перед Димкой, и он почувствовал удар в плечо. Отлетев к пню, перевернулся и встал на ноги. Медведь шагах в пятнадцати от него на заснеженной поляке отбивался от наседающих собак. Над ними стояла снежная пыль. По лесу катился лай собак, фырканье и рычание зверя.
Димка выстрелил в черную тушу, мечущуюся по поляне, Медведь, рыкнув, кинулся на выстрел. Но зад у него отнялся. Зверь скребся передними лапами, пинками подтягивая себя, хватал пастью листвянки и ломал их, как спички. Глухой мощный рык рвался из его груди. Собаки с боков нападали на раненого медведя.
Димка под взглядом медведя невольно сделал шаг назад, потом зарядил ружье и выстрелил в широкую грудь зверя. Медведь ударил лапой по снегу, и морда его беспомощно ткнулась между лап. Собаки с остервенением начали рвать его загривок….
Наступила тишина. И эта тишина испугала Димку.
— Андрейка! Вадим! — крикнул он.
— Я здесь, — донесся голое Андрейки сверху.
Димка поднял голову. Андрейка сидел на лиственнице. У лиственницы от земли больше чем с сажень не было сучьев.
— Тебя как туда занесло? — удивился Димка.
— Черт знает, не помню, как на дереве очутился.
Андрейка спустился до нижних суй он и оттуда спрыгнул на землю.
— А Вадим где?
— Я его под колодиной видел.
Подошли к колодине. Вдавленное в снег лежало ружье. От него уходили следы в лес.
— Наверно, к зимовью подался, — предположил Андрейка.
— Иди за ним, а я пока буду обдирать зверя.
Димка разложил костер и опустился на колодину. От пережитого страха его подташнивало. Он ободрал медведя к поставил к костру три шашлыка. Собаки, насытившись потрохами, лежали прямо на снегу. На лиственницу села кукша, протяжно прокричала. На ее крик прилетело несколько соек. Голодные птицы нетерпеливо перелетали с дерева на дерево, ждали ухода охотника.
Подошли Андрейка с Вадимом. Они стояли у костра в боялись взглянуть на Димку.
— Давайте мясо переносить, — встал с колодины Димка. — Пока первую ходку делаем, шашлыки изжарятся.
Только к сумеркам парни перенесли мясо, затопили печку и стали варить ужин. Вадим ходил хмурый, молчаливый. Андрейка старался быть веселым, беззаботным, но ему это плохо удавалось. Тошнота у Димки прошла, но как только он вспоминал медведя, его охватывал озноб. Димка сел у печки на чурку.
— Вадим, у тебя вроде где-то табак был?
Димка завернул самокрутку, прикурил и затянулся.
— Вот это поохотились.
— Как теперь людям в глаза глядеть будем? — упавшим голосом проговорил Вадим. — Бабы здороваться не будут.
— Черт его вынес из этой берлоги, — Андрейка зло сплюнул.
— Давайте об этом никогда никому не рассказывать, — предложил Димка.
Вадим с Андрейкой сразу приободрились.
Я видел, как ты на дерево взлетел, — грустно усмехнулся Вадим. — Проворней белки.
— А как ты код колодину протиснулся? — спросил Андрейка. — Туда и собака пролезть не могла.
— Нужда приспичит, протиснешься.
Димка встал, попробовал поднять левую руку, плечо обожгла боль. Он поморщился.
— Ты что? — встревожился Вадим.
— Что-то с плечом.
Димка, опираясь на посох, часто останавливаясь, медленно брел по подножию хребта. Левая рука его висела у груди на сыромятном ремешке. Каждый неосторожный шаг болью отзывался в плече. Но и в зимовье сидеть одному — тоска зеленая. А собаки сегодня, как назло, ходят широко. Вот уж больше двух часов их лай чуть слышно доносится с седловины Нелюдимой гривы. Или соболя загнали, или кабарожку на отстой поставили. Димка прислушивался к лаю собак и с тоской смотрел на зеленые отроги хребта. Сегодня ему туда не забраться.
Он выследил белку, подстрелил ее, ободрал, шкурку положил в карман. Сегодня он был без поняги: лямка давила больное плечо. Подошел к колодине, смахнул снег с нее, присел. Эта беспомощность угнетала Димку. Только сейчас он понял, как прекрасно, когда твои мускулы налиты силой и ты идешь с хребта на хребет, не чувствуя усталости. Прибежали собаки. Ушмун хмуро посмотрел па Димку, его взгляд говорил: «Эх, охотник». С пренебрежением отвернулся, лег и стал с подушечек лап скусывать снег.