— А мне это даже в голову не приходило, — удивился Вадим.
— Ты голову-то, наверное, в зимовье оставляешь? — усмехнулся Андрейка.
— Ты-то уж больно прыткий.
Димка читал, а сам внимательно прислушивался к советам матери. Нужно было хорошо знать повадки зверьков. А знания эти приходят с годами,
— Ты еще долго думаешь чадить? — накрываясь шубным одеялом, спросил Андрейка.
Димка отодвинул книгу.
За зимовьем всполошились собаки. Все переглянулись. Тайга, она может любой сюрприз преподнести. Димка надел шапку, на плечи набросил телогрейку и вышел. Где-то всходила луна. Серебряными куполами светились вершины Седого Буркала. В падях лежал мрак. Собаки лаяли далеко в низине, лаяли с тревожной настойчивостью. Эта тревога передалась и Димке. Он вернулся в зимовье.
— Кого-то на речке у переезда учуяли.
— Сохатые с гор спускаются, к реке пошли, на мелкие снега, — пояснила Ятока.
— Может, Красная Волчица пожаловала? — предположил Андрейка,
— Может, и медведь. Собаки из берлоги выгнали, вот и пошел себе другое место искать да на нас наткнулся, — высказал свою догадку Вадим.
— Однако, ружья проверьте, пульные патроны приготовьте, — посоветовала Ятока. — Ты, Дима, печку подтопи, чай поставь греть.
— Это зачем? — удивился Димка.
— Кто знает, может, из деревни гость едет или охотник заплутал.
Андрейка с Вадимом оделись, зарядили ружья. Ятока принесла дров.
— На коне кто-то едет.
Вскоре к зимовью подъехала Сима. Спешилась.
— Здравствуйте.
— Здравствуй, Сима.
— До костей промерзла. Думала, отдам богу душу дорогой.
— Пошли чаевать, — пригласила Ятока.
Сима разделась, негнущимися пальцами взяла кружку, отпила глоток.
— На седле в тороках мешок привязан. Гостинцы вам привезла,
Димка принес мешок, выложил на стол шаньги, ягодные пирожки, несколько кружков замороженного молока.
— С добром и ли с худом приехала? — не вытерпел Вадим.
Ятока осуждающе посмотрела на него. Не торопи с дороги человека. Отогреет душу, сам расскажет.
— Праздник, ребята! Фашистов разбили под Москвой. И погнали их в хвост и в гриву.
Парки кинулись обнимать друг друга, схватили ружья, выбежали из зимовья и открыли пальбу. Потом Димка читал в слух сводки Совинформбюро.
Когда немного успокоились, Ятока спросила Симу:
— Однако, што нового в селе?
— Наш район решил построить танковую колонну «Красный охотник». Идет сбор денег. Тетя Глаша и Семеновна сдали пять тысяч рублей, Семеновна принесла еще золотой перстень и набор старинных серебряных ложек.
Перстень с изображением миниатюрной кабарожки достался Семеновне от свекрови. Он передавался из поколения в поколение как талисман, хранитель женского рода Вороновых. И Семеновна берегла перстень. Ятока понимала, каких мук стоило Семеновне расстаться с семейным талисманом.
— Как здоровье-то у них? — спросила Ятока.
— Топчутся помаленьку.
Ятока помолчала.
— Я так, мужики, думаю. Пушнину нашу увезет Сима. Деньги за нее пусть сдаст на строительство танковой колонны.
— О чем разговор, — сразу же согласился Андрейка, — А можно составить экипаж и пойти учиться на танкистов?
— Есть указание в сельсовете, промысел пушнины считать военным заданием.
Андрейка нахмурился.
— Все равно уйду на фронт добровольцем. Я спрошу с фашистов за смерть отца.
В эту ночь они проговорили до утра. На рассвете Сима уехала, а охотники разошлись каждый своей тропой.
Ленка уже задремала. Но где-то у школы затявкала собака, и разноголосый лай покатился по деревне. Сон у Ленки пропал. Она с волнением прислушалась к собачьему лаю. Уже все охотничьи бригады вышли из тайги. Ятока дней двадцать назад покинула зимовье. На днях родила девочку, смуглую, черноглазую. Только вот Димка с парнями что-то задерживался. Ленка не вытерпела, сунула ноги в валенки, набросила на плечи шубейку и в одной исподнице вышла на крыльцо. Тело ее обдало леденящим холодом. Деревня, окутанная ночным мраком, спала глубоким сном. Но вот в доме Семеновны затеплился слабый свет. У Ленки радостно трепыхнулось сердце.
— Что там? — спросила Надя, когда Ленка вернулась,
— Видно, Димка с парнями из леса вышел. Огонь у них в доме загорелся.
— Пришли, горемычные, — вздохнула Надя. — Мы бы с тобой тоже отца поджидали. Где он сейчас? Будет ли когда конец этой проклятущей войне. Или уж век нам одним горевать?
Ленка юркнула под одеяло. И, чтобы согреться, сжалась в комок. Встала рано, побежала на конюшню, запрягла пару лошадей и поехала за сеном. Теперь эта работа для нее стала привычной. Научилась так укладывать сено в волочуги, что если даже воз и опрокинется, ни один пласт из-под бастрыка не выпадет.
— Но-но-о, — торопила Ленка лошадей.
Вернулась она в сумерках. Прибежала домой, зажгла лампу, затопила печку и переоделась. Расчесала волосы и села на кровать. Как же увидеть Димку? Пойти домой? А что люди скажут: мол, сама вешается к нему на шею? Опять эти люди. Как будто сами никогда молодыми не были, как будто никогда не любили, как будто не делали глупостей. А сердце от нетерпения то замирало, то вдруг начинало тревожно биться.
Скрипнула дверь. Ленка вздрогнула. «Димка», — мелькнуло в сознании. Но в дверь с небольшим холщовым мешком в руках вошла Лариса.
— Вижу — огонек, значит — явилась, — сказала она. — Медвежатины немного принесла, глухаря да двух рябчиков.
— Куда столько? У вас у самих семья, — отговаривалась Ленка.
— У нас в доме охотник.
— Ну, спасибо.
Ленка унесла мешок в куть и вернулась.
— От Сергея-то давно письма были?
— Нет что-то. Я уж и не знаю, что подумать.
— Да ты не беспокойся, Нянюшка. Все хорошо будет.
Лариса ушла. Ленка прибавила свет в лампе. Оглянулась: у порога стоял Димка. Был он в длинных унтах, в собачьей парке и черной мохнатой шапке, отчего казался по-медвежьи неуклюжим.
— Дима? — удивилась и обрадовалась Ленка.
— Не ждала?
— Раздевайся.
Димка снял парку, шапку, повесил одежду у двери на гвоздь. Одернул меховую безрукавку с белой оторочкой, провел пятерней по густым волосам. Посмотрел на Ленку и, улыбнувшись, подал руку:
— Ну, здравствуй.
— С возвращением тебя, Дима. — Ленка не сводила с него глаз.
— Что так смотришь?
Перед Ленкой стоял не мальчишка, с которым она еще весной бегала на речку, а таежник, прокопченный дымом и прокаленный стужей. Он и говорил неторопливо, сдержанно.
— Дима, да ты ли это?
— А что, не похож? — улыбнулся Димка.
Ленка, чтобы хоть немного привыкнуть к новому Димке, взяла его за руку, провела в передний угол и усадила на табуретку. Глянула в лицо и удивилась: у Димки две борозды пролегли по лбу над бровями и возле уголков рта наметились складки. И взгляд его был внимательный, потяжелевший. Ленка села напротив, дотронулась до руки.
— Тяжело было?
— Ты знаешь, у меня такое ощущение, будто я много-много лет пробыл в тайге.
Ленка понимающе кивнула. И ей показалась эта зима бесконечно долгой.
— А я тебя представляла вот с такой бородой, — Ленка опустила руку до пояса.
У Димки потеплели глаза. Он провел рукой по подбородку.
— Была бы голова, а борода вырастет. Ты-то как тут живешь?
— Всю зиму сено вожу. Говорят, ты с пальмой на медведя ходил.
Димка покачал головой.
— Пусть на него с пальмой сходит тот, кто сочиняет эти дормидонтки.
— А я петли ставила. Десять зайцев поймала. Их возле реки по тальникам много. Серафим Антонович мне папкино ружье настроил. Патроны зарядил. Я несколько куропаток добыла.
— Смотрю, ты настоящим охотником стала.
— Какой из меня охотник, — махнула рукой Ленка. — Если в петле заяц живой, я его отпускаю. Жалко. На будущий год меня возьмешь с собой?