Выехав к реке, Димка оглянулся. Люба сидела в седле притихшая, задумчивая. Конь, чувствуя, что седок забыл о нем, хватал траву и, бренча удилами, жевал.
— О чем грустим? — спросил Димка.
Люба встрепенулась, улыбнулась той самой улыбкой, от которой у Димки заходилось сердце.
— Что-то устала я, Дима.
— Выспишься на полустанке, и все пройдет.
— Вчера под проливной дождь попала, видно, простыла немного.
— В зимовье печку натопим, тебе отогреться надо.
Люба с благодарностью посмотрела на Димку.
Тропа вильнула и пошла густым лесом. Вскоре послышался шум горной речки. Подъехали к броду. Лиходейка бесновалась среди валунов. Родное название у нее было — Гольцовая, а Лиходейкой прозвали ее ямщики. Это был сущий дьявол. То она мелела так, что курица перебредет, то ни с того ни с сего выйдет из берегов, не подступись. Не раз ямщики с почтальонами купались в ее холодных водах. Над речкой с берега на берег была натянута волосяная веревка. По ней во время половодья перетаскивали сумы с почтой. Димка потрогал веревку — не ослабла ли. Ему предстояло на почтовых тропах провести не один день.
Перебрели речку. Под Димкой конь завсхрапывал, запятился. Беспокойно вел себя конь и под Любой.
— Что это они? — забеспокоилась Люба.
Димка сдернул с плеча ружье.
— Вон, посмотри, — Димка показал на крупные медвежьи следы. — Мишка только что купаться приходил.
Димка оглянулся. Собаки перебредали речку. Первым переправился Ушмун, выбрался на берег, отряхнулся, на секунду замер. Потом сорвался с места и кинулся к скале, невдалеке выступавшей из редколесья. Следом за ним умчался Чилим. И тотчас от скалы донесся громкий лай, по лесу катнулся грозный рык.
— Сюда не кинется? — Люба испуганно посмотрела на Димку.
— Черт его знает.
Димка загнал в ствол патрон с пулей. Если зверь кинется к тропе, деваться некуда. Кони наверняка выкинут их из седла.
— Давай быстро за речку.
За речкой Димка спешился.
— В случае чего отъезжай по тропе, а я выстрелами отгоню его.
Но лай донесся слева. Зверь уходил в вершину речки.
— Кажется, пронесло, — облегченно вздохнул Димка, закинул ружье за плечо, сел в седло и понукнул коня.
Кони, прядая ушами, пошли крупным шагом. А лай собак все отдалялся.
— Собаки не потеряются?
— Нет, догонят нас.
На полустанок Громовой приехали с заходом солнца. Люба спешилась. Затекшие ноги плохо слушались. Димка занес сумы с почтой в зимовье, обашмачил коней и пустил их пастись.
— А теперь будем чай варить, — раскладывая костер, сказал Димка.
— Ты, Дима, печку не топи: душно будет.
— Ладно.
Димка повесил над костром котелок с водой, пошел в лес и принес пучок веточек.
— Что это? — спросила Люба.
— Листочки одуванчика. Сейчас напарим, от простуды — лучшее средство.
— Можно подумать, ты сто лет прожил.
— Нужда всему научит. В тайге каждый и охотник, и доктор.
Закипел котелок. Димка засыпал в воду чаги. В кружке заварил листья одуванчика и поставил ее на горячие угли.
А солнце уже закатилось. На озере, за лесом, созывая утят, призывно прокрякала утка.
— Чай пить у костра будем? — спросила Люба.
— Нет, в зимовье. У костра для бандитской пули доброй мишенью будем.
Прибежали собаки.
— Натешились? — Димка потрепал по загривку Чилима, — Я для вас сухой рыбешки прихватил. Тухловатая он я малость, да что делать.
Люба унесла в зимовье котелок.
— Иди, Дима, ужинать будем, — позвала она через некоторое время.
Над лесом взошла луна, и через маленькое оконце на стол пролился бледно-желтый свет, высветил котелок, кружки, хлеб. В этом полумраке все казалось таинственным, нереальным. Димка посмотрел на Любу. Вспомнил Орешный ключ. Если существуют лесные девушки, хранительницы родников и покровительницы охотников, то они должны быть именно такими. Хотел сказать ей об этом, но сказал совсем другое:
— Люба, отвар весь выпей.
— Спасибо, Дима, а ты Лену сильно любишь?
Димка почувствовал, что краснеет.
— С чего это ты взяла?
— Мне говорили, ты дружишь с ней. Девушка она красивая.
— А ты любишь мужа?
— Чудной. Кого же мне еще любить? Только жили-то мы с ним всего ничего, — вздохнула Люба.
Поужинали. Нс раздеваясь, легли на нары. Димка с краю, Люба к стенке. Люба быстро уснула. Повернулась. Рука ее оказалась возле лица Димки. Он, делая вид, что тоже спит, прижался щекой к маленькой ручке и замер, боясь пошевелиться.
Яшка Ушкан выпустил молодняк из дворика. Разномастные нетели и бычки разбрелись по лугу. Яшка вернулся к балагану, который стоял под лесом, и сел пить чай. Послышался крик гагары. Яшка злорадно улыбнулся. Позавчера он ставил сети на реке. Гагара кормилась в заводи и запуталась в сети. Яшка забил ее веслом, казалось, до смерти, а птица очухалась в лодке. Тогда Яшка отнес гагару на луг за березовый колок и отпустил на маленькое круглое озерко, с которого она не могла подняться: для разбега места мало было. Крик гагары опять донесся до балагана. Яшка отставил кружку с чаем, набрал в карман камней и стал подкрадываться к озерку. Он пробрался к березам, выглянул из-за деревьев. Гагара металась по озерку, с беспокойством поглядывая на небо. Подплыла к берегу, взмахнула крыльями и побежала по воде. Не успела еще оторваться от воды, а перед ней уже крутой берег. Гагара сложила крылья, скользнула по кромке озера, ткнулась в берег, и из груди ее вырвался крик.
— Вот тварь, тоже волю любит, — сплюнул Яшка.
Гагара отплыла на середину озера, взмахнула крыльями, разбежалась и грудью снова ударилась о крутой берег. Густой пух смягчил удар. Гагара отскочила от берега и упала на воду.
— Смотри-ка, что вытворяет, — удивился Яшка и вышел из-за деревьев.
Гагара, опасливо озираясь на Яшку, поспешно отплыла к противоположному берегу. Но не успела нырнуть. Яшка пустил в нее увесистый камень. Он пришелся птице по спине, глухо ударился и отскочил. Гагара выкрикнула н нырнула. Яшку бесило, что эта сильная птица не хотела умирать. Но вот он попал ей камнем в голову. Гагара на секунду опустила клюв в воду.
— Все равно тебя доконаю! — Яшка с остервенением швырял в птицу камень за камнем.
Умаявшись, он сел на поваленную березу и закурил. За его спиной треснула ветка. Яшка оглянулся: шагах в пяти от него стоял мужчина, уже в годах, со впалыми щеками и седой помятой бородой. На нем была телогрейка, из дыр которой на рукавах и полах косматилась серая вата. В руках мужчины ружье.
— Свеженинки захотелось? — мужчина кивком головы показал на гагару.
У Яшин похолодело под сердцем. Он медленно поднялся с валежины. Мужчина поднял ружье. Глаза его сверлили буравчиком. От этого взгляда Яшке стало не по себе. Самокрутка, сгорая, обожгла пальцы. Яшка затряс рукой. Мужчина насмешливо улыбнулся и спросил:
— Как кличут тебя?
— Яшка Ушкан… — с готовностью ответил Яшка. — Ушкан— это прозвище. А фамилия — Староверов.
— В Матвеевне таких фамилий не было. Пришлый, что ли?
— Из Юрова мы перебрались.
— А меня-то знаешь?
— Бандит… — выпалил Яшка и испугался.
Мужчина презрительно усмехнулся.
— Про Генку Ворона слышал? Так вот, смотри, без баловства. Я этого не люблю. Хлеб у тебя есть?
— Был где-то.
— Вели к балагану.
В балагане стояло ружье. Генка Ворон взял его, сел, оба ружья положил рядом. Яшка из сумки достал ярушник. Генка Ворон нетерпеливо разломил его на две половины к жадно откусил от той и другой. Проглотил хлеб и снова кабил полный рот, запил чаем из котелка, что стоял возле и опухшего востра. Утолив голод, он попросил у Яшки кисет, завернул самокрутку я затянулся.
— Черный парень, тунгусоватый, что почту возит, чей будет?
— Димка… Шаманкин сын.