— Ну и славно. Значит, гибель от их рук тебе не грозит.
— Слушай, убирайся, а?.. — Я всхлипнула.
— Ладно, так и быть: даю тебе полчаса, чтобы выреветься. Если не уложишься в этот срок, пеняй на себя: буду развлекаться без тебя.
— Да не нужны мне твои развлечения, и сам ты мне на фиг не нужен, — но это я пробормотала еле слышно и в уже закрывшуюся дверь.
В полчаса я уложилась. Минут десять ревела, столько же оттирала лоб. Шапочку просто выкинула в мусорное ведро. Параллельно с этим перебрала все известные мне ругательства — даже такие, какие прежде не осмелилась бы произнести и про себя, будучи благовоспитанной девочкой. В первую очередь они были обращены к Рину, во вторую — к Аллочке и ее команде. Но также досталась и бывшим "подружкам"-старшеклассницам, и родителям, уродившим меня такой некрасивой и никчемной, и слякотной серой весне с ее грязью и лужами.
Дурное настроение после этих процедур не исчезло, но приобрело рациональный привкус. "Хорошо, пусть я имею полное право обидеться на Рина до смерти и никогда больше с ним не разговаривать, — уныло резюмировала я. — Но этим я накажу себя, а не брата. Рину плевать, по большому счету, общаюсь я с ним или нет, а я останусь без самого интересного в жизни. Ну да, он никак не подарок — насмешливый, равнодушный, жестокий. Но что если, не будь он именно таким, не было бы его волшебных глаз, его удивительных способностей? Конечно, старший брат, который бьет морды всем, кто косо взглянет на его сестренку, это здорово. Но ничего необычного в этом нет — такое встречается на каждом шагу. А вот на чудесности, которые творит Рин, больше никто не способен. И они дураки — Аллочка и все остальные, болтающие, что брат меня стыдится и издевается надо мной. Ведь только меня впускает он в свой волшебный мир, и никого больше. Может, он даже любит меня? По своему, как умеет".
— Ты пришла раньше на целых три минуты, поздравляю! Видимо, зависишь от меня сильнее, чем я предполагал.
— Тебе не удастся испортить мне настроение больше, чем оно уже испорчено. Можешь не стараться!
— Спорим, удастся? До сих пор сомневаешься в моих способностях?..
— Это и будет развлечением, в котором ты предложил мне поучаствовать?
— Было бы слишком просто: ты на редкость предсказуема. Нет, в чем-то забавно и даже бодрит, но сегодня хочется чего-нибудь поизысканнее. Давай для начала заберемся на крышу. Там и дышится легче, и в мозгах просторнее.
— Но там же холодно и сыро! И уже темнеет.
— Значит, ты остаешься?
Не дожидаясь моей реакции, Рин выскочил в прихожую и стал натягивать куртку. Демонстративно фыркнув, я поплелась следом.
Было еще светло (насчет темноты я покривила душой), но серо, пасмурно. Небо обхватило нас со всех сторон сырыми объятиями, когда мы взобрались по пожарной лестнице на крышу и уселись, прислонившись к трубе и уперев ступни в новенькие красные черепицы.
Вид с трехэтажной высоты открывался безрадостный: дома казались облезлыми и сонными после долгой зимы, голые деревья покачивались на ветру. Лишь проносившиеся авто яркими нездоровыми пятнами вырывались из общего фона. Да еще реклама.
— Ты ведь не любишь раннюю весну, верно?
Брат поерзал, устраиваясь по-турецки.
— А за что ее любить? Мокро, грязно, слякотно. Чистота и белизна зимы кончились, а летняя жара еще не наступила. Я просто ненавижу это унылое время года.
— Вот как. А что еще ты ненавидишь?
— Ты хочешь, чтобы я всё перечислила?
— Да, было бы неплохо.
— Я ненавижу школу, одноклассников, учителей. Ненавижу родителей — да-да, потому что им нет до нас с тобой никакого дела.
— Не надо объяснений, просто перечисляй.
— Ненавижу раннее утро — когда нужно просыпаться. Тебя! Потому что…
— Я же сказал: объяснения не нужны.
— Хорошо. Ненавижу… весь мир, можно сказать.
— Замечательно! — Рин хлопнул себя по колену. — Какая ты, оказывается, злюка. Весь мир тебе не угоден! Ладненько. Давай, ты все это сотрешь?
— Как сотру?
— Очень просто. Будешь думать о том, что тебе не нравится — и оно будет стираться.
Я внимательно вгляделась в ехидную физиономию. Волосы брата шевелились от ветра, как пламя травы, сжигаемой по весне. Оттопыренное ухо нетерпеливо подрагивало, в радужках побежали знакомые волны.
— Знаешь, если ты это взаправду, то стоит поберечься: в первую очередь я могу стереть своего единственного братца!
— А вот этого не советую: я ведь буду помогать тебе совершать эту операцию. Мою персону лучше оставить напоследок. — Рин сложил руки в мольбе и жалобно заморгал. — Не убивай меня сразу, Иванушка, я тебе еще пригожусь!