— На антресолях. — Я хотела добавить, что собираюсь повесить ее в детскую комнату, когда мальчишкам исполнится семь лет — и приступить к долгой и увлекательной истории о чудесах дяди Рина, но передумала: лучше потом, в ином контексте.
— Я так и думал.
— Скажи, неужели тебе ее совсем не жалко?
— Ты о Як-ки? Жалеть того, кто вернулся домой из тяжкого изгнания? Не произноси столь явных глупостей, Рэна. Другие члены квартета гораздо больше достойны сочувствия.
— А ты знаешь, где они и как? Мне ничего неизвестно. А так хотелось бы!..
Рин заговорил после небольшой паузы:
— Ханаан Ли в Германии.
— Ты ее видел?
— Мне не нужно видеть, чтобы быть в курсе того, что происходит в их жизни. Как и в твоей, кстати. Ли вышла замуж шесть лет назад — за пожилого бюргера, познакомившись в сети. Он сдувает с нее пылинки. Она ночами бродит по Гамбургу, готовая выть от тоски в чужое небо.
— Все так плохо?
— Иногда ей кажется, что хорошо: ведь у нее есть всё. Она не работает, не занимается домашним хозяйством. Детей, сама мысль о которых всегда приводила нашу Ли в ужас, муж не требует: хватает тех, что от первого брака, и внуков. Она всегда была фригидной, потому не страдает от отсутствия постельных радостей. Может целыми днями творить, фантазировать, создавать новые образы себя возлюбленной, тем более что средств и возможностей стало больше. Но вот незадача: не создается, не творится. Порой ей снится наш безумный дом и квартет, и она просыпается со слезами на глазах, которые тщательно прячет от сопящего рядом толстого обрюзгшего тела.
— Бедная, бедная Ли… А Снежи?
— Снежи не плачет. У него все прекрасно: он на взлете, на вершине. Стал преуспевающим композитором, создавшим некий новый жанр на стыке классики и попсы. Его музыка в почете и у критиков, и у простых людей со вкусом — а это редкое явление. Уверена, ты не раз встречала его фамилию в СМИ и на афишах. К счастью, в пору его пребывания в нашем доме этой фамилии никто не знал. А поскольку он, к его чести, не любит всяческие тусовки, интервью и презентации, то физиономия его не замылена. Будь это не так, ты бы его давно опознала.
— Не только фамилии, я и имени не знала — Снешарис, да Снежи, и только. Назови же ее — я сгораю от любопытства!
— Зачем?
— Как — зачем? Приду на его концерт, потом зайду за кулисы — обнимемся, напьемся, наговоримся…
— Ох, Рэна, Рэна, — брат вздохнул и потрепал меня по волосам, как маленькую. — Не думаю, что вы обнимитесь и наговоритесь. Снежи вежливо поздоровается и даже задаст пару вопросов о твоей жизни, но не более. Разве ты не помнишь, каким он был гордецом и нарциссом? И это в девятнадцать, будучи никому не известным мальчишкой. Сейчас он известен, и гордыня возросла в разы. Что ему, блистательному снобу, знакомство с какой-то женой адвоката? Пусть состоятельного адвоката, но никак не сильного мира сего.
— Не верю! Ты просто злой, Рин. Мы дружили со Снежи и знакомы не одну жизнь, между прочим.
— У тебя будет возможность это проверить. Рано или поздно Снежи засветится — и ты узришь его фото в какой-нибудь газетенке. Заранее сочувствую. И еще: я немного покривил душой, сказав, что все у него прекрасно. Известность и деньги — еще не все. Он по-прежнему одинок — несмотря на толпу "абажалок", которая, как нетрудно догадаться, растет год от года. А главное — периодически охватывает тяжелейшая депрессия. Антидепрессанты и модные болтуны-психотерапевты не помогают. Не помогает и творчество, которое в эти периоды он ненавидит.
— О господи. Тут ведь и до иглы недалеко! А то и веревки. Бедняга… Твоим последним пассажем, Рин, ты еще больше утвердил меня в желании с ним увидеться. Быть может, я сумею его поддержать. Молодых и модных композиторов не столь много, и я его отыщу, уверена.
— Бог в помощь.
— Послушай, а давай навестим его вместе? Уж тебе он точно бросится со слезами на шею, а не просто вежливо поздоровается. Помнишь историю про Пифагора и его преданного ученика?
— Она имела продолжение: Снежи, помимо чистого творчества, пытается сочинять музыку, которая бы исцеляла и перевоспитывала. Для этого изредка дает концерты то в онко-клиниках, то в лагерях. И там и там, если честно, его встречают с прохладцей. Кстати, седая прядь, которую ты долго не могла мне простить, оказалась не зря: порой ему удается создавать по-настоящему глубокие вещи.
— Ну, вот видишь!..
— Вижу. Если тебе так хочется, Рэна, мы обязательно его навестим. Но не завтра. Остался Маленький Человек… Он в психушке. Не послушался меня в свое время, не вернулся в теплое лоно семьи и доигрался-таки со своими кислотными путешествиями. Правда, его сумела разыскать жена. Перевезла в свою Алма-Аты, устроила в приличную клинику. Оплачивают ее дети — они, к счастью, выросли и пошли не по стопам отца. В Средней Азии с престижной работой проблемно, поэтому девочка с пятнадцати лет на панели. Мальчик ушел в батраки на хлопковые поля. Их родитель полгода лечится, полгода дома, под нежным присмотром супруги. По большей части — в отрубе от реальности. Продолжает странствовать — возлежа на чистых простынях и мягких подушках. Ему хорошо. Правда, стихи писать бросил.