— Перестань так смеяться, пожалуйста! Ты меня пугаешь.
— А вот так?
Брат повернулся ко мне, исказив физиономию: глаза закатились под веки, оставив лишь воспаленную полоску белков; нос распластался на пол-лица; верхние клыки из-под вздернутой губы, казалось, принялись удлиняться. Это было не столько страшно, сколько забавно. Рин так явно косил под вампира из голливудских ужастиков, что я рассмеялась.
— А ты стал легче!
— Нет, Рэна, я стал тяжелее. Значительно тяжелее. И ты, к сожалению, скоро это почувствуешь. Хочешь увидеть кусочки прошлого? Прогуляться по осколкам воспоминаний? — спросил он без перехода.
Я кивнула.
— Не откажусь!
— Тогда усаживайся в гамак и лови! — Жестом заправского фокусника брат извлек из-за пазухи какой-то цветастый лоскутный сверток и кинул мне. — Помнишь, что это?
Я развернула ткань.
— Конечно! — Меня охватило щекотным теплом. — Это платок бабы Тани. Она носила его в жару на огороде. В то время каждый подсолнух на нем казался мне размером с солнце, а синий фон был манящим и загадочным.
— А сейчас нет?
— Сейчас я вижу, что это просто рисунок на ткани, аляповатый и выцветший. Я выросла. Поменялось восприятие. Жаль, что нельзя вернуть детское видение мира, хоть ненадолго!
— Не бери в голову. Лови еще!
На этот раз я поймала что-то маленькое. Дешевое серебряное колечко с кусочком бирюзы.
— Я купила его на прогулке с тенями мамы и папы. Они очень хотели подарить мне хоть что-нибудь, но денег у них не было. Тогда папа выбрал в магазине это колечко, а я его купила. И потом носила целый год, не снимая, пока камушек не вывалился и не потерялся.
— У тебя хорошая память, — похвалил брат. — Но вот с этим, думаю, будет посложнее.
И действительно, я несколько минут вертела в пальцах кусочек светло-голубого тюля.
— Не знаю… не помню. Подскажи?
— Больница. Бабочки…
— Ну конечно! Кусок занавески в больнице. Я валялась в бреду, а ты все время был рядом.
— Чувство вины — достаточно сильный допинг. Даже для меня.
— Странно, что не узнала: столько пялилась на эту ткань. И бабочки — они так дивно на ней смотрелись, уцепившись лапками и трепеща крыльями. А потом все вылетели в открытую фрамугу, пока я спала…
Я покачивалась в гамаке, заваленная кусочками прошлого. Здесь был и изгрызенный карандаш нашего поэта (почему-то он не любил ручек); и осколок черепицы — сидя на такой же, я когда-то выворачивала ненавистный мир наизнанку; и еловая шишка — такими мы перебрасывались с задорным старичком Аукой; и пустой тюбик из-под изумрудно-зеленой краски — именно этот цвет преобладал в "Зеленом океане"; и часы-браслет Снежи — молча протянутые мне, когда все собирались в траурном молчании, изгнанные Рином.
— Ну что, нагулялась?
Брат выглядел расслабленным и довольным. Он стоял рядом и несильно раскачивал гамак.
— Спасибо. Всё это и без того было во мне, со мной — все эти годы. Но так — гораздо острее…
— А вот на десерт. Лови!
И он бросил мне самодельную тряпичную куклу. То была Мальвина с синими волосами — творение Як-ки. На нее пожертвовала свою прядь Ханаан Ли, перламутровые глаза-пуговицы были срезаны с моего детского платьица, отысканного на антресолях, а вместо ожерелья шею украшали бусины из старых рассыпавшихся четок Маленького Человека…
СТРАНСТВИЯ
— Вставай, соня! Посмотри, какое великолепие за окном!..
Я с трудом открыла глаза: вчера мы проговорили до глубокой ночи. Рин слишком долго был один, и теперь его речи изливалась на меня рекой, прорвавшей плотину.
— Давай-давай! Хватит дрыхнуть!
Брат тряс меня за плечо без какого-либо намека на родственную нежность. А затем принялся раскачивать гамак с такой силой, что я едва не вывалилась на пол.
— Тихо-тихо! Все кости мне переломаешь. Уже встаю…
Вчерашняя пурга сменилась классическим морозом с солнцем. И впрямь жаль было бы проспать такую отраду для глаз.
Умывшись ледяной водой и глотнув горячего травяного чаю с медом, я пожаловалась:
— Почему у тебя здесь даже сотовый не ловит? Мои, верно, меня обыскались. Мне сегодня мальчишки приснились. Знаешь, как я по ним соскучилась!
— "Дни и ночи Ланье Ухо все горюет и тоскует. Где ее Щенячий Хвостик? Где Хитрющая Лисица?.." Все у них в порядке, о тебе даже не вспоминают. Но если так рвешься в пустой дом, где еще нет ни детей, ни надоевшего мужа — никто тебя здесь не держит.
— Да не в этом дело! Мне бы только позвонить — узнать, что все хорошо, голоса услышать.
— Можешь прогуляться до железнодорожной платформы. Блага цивилизации, вроде мобильной связи, там доступны. Заодно машинку свою проведаешь.