Мне особенно по сердцу скульптура, которую мы сейчас называем «Шейх аль-Белед», что означает «староста деревни». Это прозвание имеет собственную, очень любопытную историю.
Статуя была найдена Огюстом Мариетом, одним из крупнейших французских египтологов XIX столетия. Для меня имена Мариета и Масперо неразрывно связаны, словно бекон и яичница: Масперо был основателем Египетской службы древностей, и именно он установил правила, которые дали возможность сохранить большую часть сокровищ Древнего Египта для современных египтян. Мариет был его преемником – как на посту, так и в преданности своему делу. По долгу службы Мариет осуществлял наблюдение за всеми происходящими в Египте археологическими работами, однако иногда он производил и собственные раскопки. Однажды утром его рабочие в страхе разбежались, когда из-под земли показались голова и плечи какой-то статуи. Статую очистили, подняли на поверхность, и дюжина арабских глоток выдохнула в один голос: «Шейх аль-Белед!»
Любой посетитель Каирского музея – его коллекция была создана именно Масперо и Мариетом, – подойдя к этой статуе, легко может понять, почему статуя напомнила рабочим старосту их деревни. Даже мне эта фигура кого-то напоминает. Деревянная статуя в рост человека тщательно пригнана в соединениях. Она изображает мужчину средних лет, довольно дородного, с круглым лицом, в выражении которого объединились добродушие и твердость характера. Человек стоит в обычной для египетских скульптур позе – одна нога выставлена на шаг вперед. Одна рука свободно опущена, другая согнута и сжимает длинный посох, который придает фигуре особую значительность. Изображенный человек определенно быш облечен властью и принадлежал к знатному роду. Его лицо удивительно живо; кажется, что он смотрит на зрителя, но не с обычным слепым выражением статуй, а со спокойным интересом. Выразительность взгляду придало мастерство скульптора. Глазницы обведены медными полосками, а глазные яблоки состоят из кусочков непрозрачного кварца, изображающего белки, горного хрусталя в качестве радужной оболочки и черной смолы на месте зрачков. Статуе предположительно четыре тысячи лет. Она сохранилась благодаря чуду сухого египетского климата. Этот «шейх», чье настоящее имя было Ка-апер, куда шире в талии, чем в плечах; он определенно не может считаться образцом мужской красоты, что не относится к большинству других статуй. Как я говорила, он является исключением, но даже при этом «шейх» красив на свой лад. Он полноват, но не толст. Смотреть на него приятно. Собственно, и прочие исключения, подобные Ка-аперу, тоже нельзя назвать отталкивающими. Я не знаю ни горбунов, ни калек, ни отвратительно толстых старух (знаменитая царица Пунта с ее кошмарной фигурой не была египтянкой; варвары не удостаивались таких почестей, как жители великой египетской земли). Создается впечатление, что никто в Египте не имел ни бородавок на носу, ни сколиоза, ни кривых зубов.
Царица Пунта
С изображения в погребальном храме Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри
Ученые, исследовавшие египетское искусство, объяснили причину подобного постоянства художественных канонов. Оно основывалось на массовом сознании египтян, обращенном ко всей вселенной, а также самим предназначением искусства, которое выполняло в большей мере магические, нежели эстетические функции. Об этом мы еще поговорим позже. Однако я не без веселого ехидства подозреваю, что какой-нибудь египетский купец приходил в мастерскую скульптора не только с целью иметь свое точное посмертное изображение. Зачем оставлять навечно двойной подбородок и основательный животик, если ваятель вполне способен создать посмертный образ, подобный Аполлону?
Разумеется, нам не следует воспринимать изображения египтян как буквально точные. Не существовало в любые времена народа без увечных и уродов – и даже просто некрасивых людей. И тем не менее некоторые египтологи, ребята доверчивые, принимают любое изображение за истинное.
3. ПРОБЛЕМА С ЦАРИЦЕЙ ТИИстория человечества вовсе не набор твердо установленных фактов; она, по сути, свод мнений и теорий, порой имеющих серьезное обоснование, а порой представляющих собой лишь более или менее вероятные домыслы. Если пишущий книгу историк не ограничивает себя определенным промежутком времени, он не сможет объяснить все свидетельства, правильно оценить все факты и дать все возможные объяснения каждому из обсуждаемых вопросов. Обычно этих вопросов так много, а свидетельства столь немногочисленны и скупы! Тем не менее из этих скупых свидетельств исследователи пытаются воссоздать подлинную картину – и порой наблюдать за этим весьма интересно.