- Эй, Ридзи, - сказал Неллиган, откладывая журнал.
Ридзик оглядел уютное окружение:
- Господи, Неллиган, что ты здесь делаешь? А я-то думал, что после того, как ты меня сковырнул, они назначат тебя начальником отдела убийств.
Физиономия Неллигана явила образчик истинного чистосердечия:
- Я делал, как мне сказали, Ридзик. Все в соответствии с правилами. Слушай, не держи на меня зла, ладно?
Ридзик бросил на него взгляд, который однозначно переводился на любой язык словами "иди ты на...", и обратился к тому, что в форме:
- Ну и как?
- Где-то с час назад он начал приходить в себя.
- Что-нибудь сказал?
- Бормотал по-русски.
- А что он сказал по-русски? - спросил Данко.
- Русский язык не входит в мою компетенцию, сэр, - ответил тот.
"Запишем еще очко в нашу пользу", - подумал Ридзик.
- У него там сейчас сестра. Как только она уйдет, мы с ним малость поболтаем.
- На вашем месте я бы дождался Доннелли и Стоббза, - сказал Неллиган.
- Одна, из немногих радостей в этой жизни, Неллиган, заключается как раз в том, что я - это не ты.
- Как хотите, - ответил Неллиган. Он с усилием поднялся из удобного кресла. - Кто-нибудь хочет кофе? Я принесу.
- Очень мило с вашей стороны, детектив Неллиган. Нет.
- Арт?
- Исчезни, Неллиган.
Неллиган пожал плечами, взял кофейник и отправился в комнату к медсестрам. А из двери, ведущей в палату, вышла та, что ухаживала за Татамовичем, толкая перед собой санитарную тележку. Оказавшийся на пути Данко с интересом рассматривал ее лицо. "Хоть он и русский коммунистический мент, - подумал Ридзик, - но он русский коммунистический мент мужского пола", - и Арт не мог отказать ему в наличии вкуса относительно дамской части населения. Сестра обладала всем, чем положено обладать сестре: высокая, белокурая, с идеальными зубами и чувственными губами фотомодели. Данко отошел в сторону, а она проследовала дальше в коридор, одарив его, Ридзика и полисмена в форме чудесным зрелищем своей оборотной стороны.
Ридзик пригладил волосы рукой.
- Издеваетесь? - он не мог оторвать глаз от удаляющейся попки. - Всегда считал, что мне нужно было пойти в доктора, - и проводив медсестру страстным взглядом, он последовал за Данко в палату.
Татамович выглядел ужасно. Губы его были болезненного сине-серого цвета, а лицо настолько красным, что казалось просто искусственным. К обеим его рукам было прикреплено по трубке, и еще одна вилась вдоль лица к носу. Впрочем, так оно и выглядит всегда у тяжелораненого. Система поддержания жизни действовала абсолютно бесшумно - совсем не так, как это представляют в кино, где все это сопровождается какими-то свистами и писками.
Он остановился возле раненого:
- Эй, приятель, пришла пора поболтать. Глаза Татамовича были полуоткрыты, но он не подал ни малейшего знака того, что понял или хотя бы услышал слова Ридзика.
- Поговорите с ним на своем языке. Данко склонился над постелью.
- Мы хотим с вами поговорить, - медленно и отчетливо произнес он по-русски.
Никакого ответа. Ридзик сомневался, что в том состоянии, в котором находился Татамович, человек, даже очень крепкий, сможет сдержать себя и не раскрывать рта. Наверно, он еще не полностью пришел в себя. Ридзик ткнул его пальцем:
- Эй, ты, дерьмо, не притворяйся трупом. Что-то заставило Ридзика наклониться поближе. Он приподнял веко лежащего:
- Да этот сукин сын помер! Данко громко выругался по-русски.
- Сестра!
А сестра следовала вдоль по коридору, не привлекая внимания никого, кроме нескольких одаривших ее восторженными взглядами санитаров и докторов. Чистенькая форма, безукоризненно надетая шапочка - ничто не вызывало никаких подозрений. Но двигалась она слишком уж быстро, словно спешила. Те двое в прихожей реанимационной палаты явно были из полиции. А ей еще требовалось по меньшей мере три минуты, чтобы выбраться на улицу к ожидающему там автомобилю. Одна минута пролетела А позади в коридоре поднималась какая-то суета, раздавались крики. Люди останавливались, оборачивались, но она продолжала спешить вперед, словно не слыша голоса Ридзика. Свернула налево в следующий коридор. Посередине его был выход. Если она успеет добраться до него, все будет в порядке.
Но Ридзик и Данко бежали быстро.
- Остановите ее! - кричал Ридзик. - Остановите ее, черт побери! Полиция!
Оба они мчались по коридору.
Люди прижимались к стенам, пропуская полисменов. Но в тот момент, когда те оказались возле одного из лифтов, двери его растворились и пара санитаров выкатила оттуда носилки прямо перед носом у них. Данко налетел на носилки и упал, прокатившись по скользкому полу. Ридзик успел обежать и, не обращая внимания на своего напарника, снова устремился вслед за медсестрой.
Он свернул за угол.
- Черт возьми, мадам - стойте!
Сестра понеслась по коридору, расталкивая встречающихся на пути людей. Ридзик хотел выхватить револьвер - но слишком уж много было народу вокруг. Слишком велик риск попасть в случайного прохожего.
Сестра выскочила на эскалатор, спускавшийся к вестибюлю. Ридзик бросился за ней, стуча каблуками по металлическим ступеням. Куда подевался этот Данко? Наверно, где-нибудь позади.
Медсестра уже бежала по фойе. Людей там было немного: лишь регистраторша да двое человек, напоминавших закончивших свое дежурство санитаров.
- Стой! - закричал Ридзик, выхватывая револьвер. - Стой или буду стрелять!
Сестра не послушалась. Палец Ридзика напрягся на спусковом крючке.
И тут, откуда ни возьмись, появилась Кэт Манзетти. С размаху ударила полотняной сумкой. Револьвер выскочил из руки Ридзика, а сам он потерял равновесие и рухнул прямо на большой стеклянный кофейный столик, стоящий посреди зала. Стол разлетелся вдребезги и Ридзик свалился посреди осколков стекла. Это уже само по себе было не важно - задница болела в буквальном смысле слова, - но Кэт Манзетти прокричала фразу, по которой он понял, что может случиться кое-что и похуже.
- Нет, - кричала Кэт сестре, - не стреляй в него!
Изящно наманикюренные пальчики медсестры сжимали Смит-энд-Вессон фунтов десяти весом. Ридзика изумило то, что сознание его, казалось, полностью отделилось от тела. Он испытывал такое ощущение, словно вот уже час смотрит на направленный в его сторону ствол, различая мельчайшие его детали. Он услышал выстрел, но еще не почувствовал удара пули. "Прощай, Ридзик", - подумал он.
Но тут он снова вернулся к реальности. Медсестра продолжала сжимать свою пушку, но Ридзик увидел, как посреди белизны ее безукоризненного халата распустился пышный кровавый бутон. Она покачнулась, но не упала. Раздался еще один выстрел - и второй аленький цветочек вырос у сестры на груди.
Данко, расположившись в нескольких шагах позади Ридзика, метился аккуратно, стараясь не убить женщину, а лишь сбить ее с ног. Но та все не падала. Собрав все свои силы, она подняла револьвер и направила его на Данко. Но прежде, чем успела выстрелить, опережая ее, он выпалил снова, нанося ей теперь уже смертельную рану в сердце. Сестра отлетела назад, ударившись о шершавую оштукатуренную стену. На мгновение ее тело застыло в этом положении, повиснув словно белье на просушке. Затем колени ее подогнулись, и она сползла вниз по стене.
Форменная шапочка медсестры была приколота к ее волосам булавкой. Она зацепилась за неровную поверхность стены - и по мере того, как опускалось тело, волосы, удерживаемые шапочкой и шероховатой поверхностью, все выше поднимались над головой. А в тот момент, когда сестра, наконец, оказалась на полу, они и вовсе, словно снятый скальп, отделились от головы.