— Здесь, пожалуй, все, — сказал Нунан. — Поплелись дальше?
Я не возражал и сказал старику: «Спокойной ночи». Он не глядя ответил: «И вам того же». Вошел секретарь с шофером — рослым, загорелым молодцом.
Шеф, второй блюститель порядка — лейтенант по имени Магро — и я спустились и сели в машину шефа. Магро рядом с водителем, мы позади.
— Будем брать на рассвете, — объяснил по пути Нунан. — У Шепота есть заведение на Кинг-стрит. Он обычно оттуда уходит, когда светает. Можно было бы разнести это местечко в пух и прах, но зачем нам лишние хлопоты? Возьмем его, когда будет уходить.
Я размышлял, собирается ли он брать Шепота или убрать. И спросил:
— А хватит у вас материала для ареста?
— У меня-то? — Он добродушно рассмеялся. — Если того, что дала нам эта дамочка Уилсон, не хватит, тогда я не я, а карманник.
Мне пришло в голову несколько остроумных ответов. Я оставил их при себе.
Наша поездка закончилась на темной, обсаженной деревьями улице недалеко от центра. Мы вылезли из машины и направились к перекрестку.
Появился плотный человек в сером пальто и надвинутой на глаза серой шляпе.
— С Шепотом все накрылось, — сообщил плотный человек шефу. — Он позвонил по телефону и сказал, что решил засесть у себя в лавке. Говорит, попробуйте-ка меня отсюда выкурить, если сможете.
Нунан хихикнул, почесал ухо и весело осведомился:
— Сколько там с ним народу, по-твоему?
— Полсотни есть.
— Брось! Откуда столько в такое время?
— Все оттуда же, — огрызнулся плотный человек. — Они туда с полуночи перли без остановки.
— Да? Значит, кто-то ему стукнул. Может, не надо было тебе их туда пропускать.
— Может быть. — Плотный рассердился. — Но я делал, как вы велели. Вы сказали, впускать и выпускать всех, кто пожелает, а когда покажется Шепот…
— Взять его, — сказал шеф.
— Вот именно, — согласился плотный, свирепо взглянув на меня.
К нам подошли еще несколько человек и принялись молоть языками. Все были в плохом настроении, кроме шефа. Он как будто наслаждался всем этим. Я не понимал, что его так радовало.
Заведение Шепота размещалось в трехэтажном кирпичном здании посреди квартала. Первый этаж занимала табачная лавочка, служившая прикрытием для игорного зала наверху. В доме, если можно было доверять информации плотного, Шепот собрал полсотни друзей, настроенных на битву. Силы Нунана были рассредоточены вокруг здания — на улице перед входом и на соседних крышах.
— Ну, ребята, — дружелюбно заявил шеф, когда все высказались, — по-моему, Шепот так же хочет неприятностей, как и мы. Иначе он давно уже попытался бы прорваться, если там у него столько народу, хотя лично я не думаю, что они все в доме. Вряд ли их так много.
Плотный сказал:
— Черта с два их не много.
— А если он не хочет неприятностей, — продолжал Нунан, — может быть, имеет смысл с ним поговорить. Сходи, Ник, попробуй настроить его на мирный лад.
Плотный сказал:
— Черта с два я пойду.
— Тогда позвони ему, — предложил шеф.
Плотный проворчал:
— Ну, это еще туда-сюда, — и удалился.
Вернулся он абсолютно счастливый.
— Он говорит, — доложил плотный, — «пошли вы знаете куда».
— Вызывайте сюда всех ребят, — радостно приказал Нунан. — Как рассветет, так сразу и ударим.
Плотный Ник и я сопровождали шефа, пока он лично не удостоверился, что его люди расставлены правильно. Они не произвели на меня особого впечатления — потрепанная компания, глаза бегают, никакого интереса к предстоящей работе.
Небо из черного стало серым. Шеф, Ник и я встали в дверях мастерской водопроводчика — напротив нашей цели, чуть наискосок.
У Шепота свет не включали. Окна верхнего этажа пустые, на дверях и окнах табачной лавочки — плотные жалюзи.
— Душа не лежит начинать, пока я не дал Шепоту последний шанс, — сказал Нунан. — Он парень ничего. Но меня к себе не подпустит. Он всегда меня недолюбливал.
Шеф посмотрел на меня. Я ничего не сказал.
— Не хотите рискнуть? — предложил он.
— Ладно, попробую.
— Очень красиво с вашей стороны. Буду премного благодарен. Попробуйте уговорить Шепота выйти без шума. Вы знаете, что сказать, — мол, для его собственного блага, и все такое, в общем, правду скажите.
— Угу, — сказал я и пошел к табачной лавочке, особенно следя за тем, чтобы оттуда было видно, как болтаются на ходу мои пустые руки.
До рассвета оставалась самая малость. Улица была цвета дыма. Мои ноги звучно шаркали по мостовой.