— А по-моему, в твоей раскладке не все сходится, — сказал я.
— В этом паршивом городишке многое не сходится. Будешь еще пить эту бурду?
— Я сказал, что не буду. Мы вышли на улицу. Билл Куинт объявил, что живет в гостинице «Шахтерская» на Форест-стрит. Нам было по пути, и мы пошли вместе. Возле моей гостиницы стоял мясистый парень, похожий на полицейского в штатском, и разговаривал с пассажиром большого автомобиля.
— В машине — Шепот, — сказал мне Билл Куинт.
Я заглянул за плечо мясистому и увидел Талера в профиль. Он был маленький, молодой и смуглый, с красивыми чертами лица, будто выточенными острым резцом.
— Аккуратный, — сказал я.
— Угу, — согласился серый человек. — Динамит в упаковке — он тоже аккуратный.
«Морнинг Геральд» посвятила две страницы Дональду Уилсону и его смерти. На фотографии у него было приятное умное лицо — вьющиеся волосы, смешливые рот и глаза, на подбородке ямочка, галстук в полоску.
Описание смерти не отличалось сложностью. Вчера вечером в десять сорок в Дона всадили четыре пули: в живот, грудь и спину. Он умер мгновенно. Произошло это на Харрикейн-стрит, в квартале, где шли дома с номерами от 1100 и дальше. Жильцы, выглянувшие на выстрелы, увидели, что на тротуаре лежит человек. Над ним стояли, нагнувшись, мужчина и женщина. Было темно и плохо видно. Когда люди выскочили на улицу, мужчина и женщина уже исчезли.
Никто не разобрал, как они выглядели. Никто не видел, куда они скрылись.
В Уилсона выстрелили шесть раз из пистолета калибра 8,13 миллиметра. Две пули в него не попали и засели в фасаде дома. Проследив траекторию этих пуль, полиция выяснила, что стреляли из узкого проулка на другой стороне.
Вот все, что стало известно.
«Морнинг Геральд» в передовице излагала короткую историю борьбы своего покойного редактора за общественные реформы и выражала мнение, что его убили те, кто не хотел, чтобы Отервилл был очищен. «Геральд» писала, что если шеф полиции хочет доказать свою непричастность к делу, ему следует срочно поймать и представить суду убийцу или убийц. Статья была откровенная и злая.
Я дочитал ее за второй чашкой кофе, вскочил на Бродвее в трамвай, сошел на Лорел-авеню и направился к дому убитого.
Когда мне оставалось всего полквартала, направление моих мыслей и шагов изменилось.
Передо мной переходил улицу невысокий молодой человек, одетый в коричневое трех оттенков. У него было смуглое красивое лицо. Это был Макс Талер, он же Шепот. Я оказался на углу бульвара Маунтин как раз вовремя, чтобы увидеть, как нога в коричневой штанине исчезает в дверях дома покойного Дональда Уилсона.
Я вернулся на Бродвей, нашел аптеку с телефонной будкой, отыскал в справочнике домашний номер Илайхью Уилсона, позвонил туда и сказал кому-то, кто назвался секретарем старика, что Дональд Уилсон вызвал меня из Сан-Франциско, что мне известно кое-что с его смерти и что я хочу видеть Уилсона-старшего.
Когда я повторил это достаточно выразительно, меня пригласили приехать.
Секретарь — худой, бесшумный человек лет сорока с острым взглядом — ввел меня в спальню. Царь Отравилла сидел в постели.
У старика была небольшая и почти абсолютно круглая голова, покрытая коротко стриженными седыми волосами. Уши у него были такие маленькие и так плотно прилегали к голове, что не нарушали впечатления сферичности. Нос тоже был маленький, в одну линию с костистым лбом. Прямой рот перерезал окружность, прямой подбородок отсекал ее от шеи, короткой и толстой, уходившей в белую пижаму между квадратными мясистыми плечами. Одну руку — короткую, плотную, с толстыми пальцами — он держал поверх одеяла. Глаза у него были крошечные, круглые, голубые и водянистые. Они словно прятались за водянистой пленкой под кустистыми седыми бровями и ожидали момента, когда можно будет выскочить и что-то углядеть. К такому человеку в карман не полезешь, если не слишком уверен в ловкости рук.
Старик резко дернул круглой головой, приказывая мне сесть рядом с кроватью, тем же способом отослал секретаря вон и спросил:
— Ну, что там насчет моего сына?
Голос у него был грубый. Слова он произносил не очень-то разборчиво, потому что его грудь принимала в этом слишком много участия, а губы слишком мало.